акта, которые сейчас громко формулировал главный инженер.
В разгар работы, когда председатель, следуя за смещающейся тенью ближайшего ангара, уже в третий раз приказывал передвинуть стол, на котором громоздились документы, прижимаемые гайками и шатунами покойных «сальмсонов», в расплывчатом мареве тусклого горизонта послышался характерный стрекот. Он приближался со стороны Петрограда и был не вполне уверенного тембра и вовсе не надежной частоты. Вскоре возникло темное пятно, за которым угадывался дымный шлейф, а еще через минуту нетрудно было опознать низко идущий гидросамолет, один из серии лодочных бипланов, которые в официальных документах числились под условными литерами «М-1», «М-5» и так до «М-9» (в обиходе, характерном для капиталистической России, при полном забвении конструктора Григоровича они назывались «щетининскими пятерками» или «девятками» только потому, что строились на заводах фабриканта Щетинина).
Теряя высоту, гидросамолет проревел прямо над комиссией (надо признаться, что при этом кое-кто инстинктивно втянул голову в плечи), потом, сделав крутой вираж, плюхнулся на воду в одном кабельтове от бетонного спуска.
Все это произошло с ошеломляющей быстротой. Несмотря на грохот мотора, члены комиссии и опытные мотористы успели различить ненормальный визг вибрирующих растяжек и абсолютно возмутительное для инженерного слуха дребезжание каких-то расхлябанных угольничков, обушков или болтиков.
Заметили они за этот короткий миг и то, что давно не лакированный самолет выглядит грязно- пятнистым ягуаром, а в нижнем углу левой коробки скандально зияет неприличная дыра в разорванном перкале.
Пока виновник происшествия подруливал к спуску, перелезал из кокпита на берег и поспешал пред грозные очи председателя, комендант успел доложить, что день сегодня нелетный, никакого прилета не намечалось; что, судя по номеру, эта старая калоша самовольно поднялась с гутуевской станции или из Гребного порта, а судя по невзрачному виду приближающегося, он является старшим военморлетом Чухновским.
— Мальчишество!
— Бессмысленный риск!!
— Воздушное хулиганство!!!
Такой серией нелестных выражений и еще кое-какими посильнее был встречен молодой, скромного вида человек в старом офицерском кителе. В левой руке он держал мятый шлем, а правой усиленно пытался привести в порядок свою прическу. Однако последняя слушалась его значительно хуже, чем самолет.
Комиссар мрачно рассматривал неказистого и застенчивого на вид пилота.
Председатель опасливо молчал, пока Чухновский не подошел к столу и, представившись по форме, не доложил, что прибыл для списания своего самолета.
После этого начальство обрело дар речи.
— Но почему именно сегодня и здесь?
— Мне нужен самолет!
— Ну, батенька мой. Я вам самолета дать не могу.
— Так точно! Но нужно списать мою старую машину, чтобы я попал в список кандидатов на новые самолеты «Савойя» или «Ю–20». А ради этого я готов лететь еще дальше.
— Ну, батенька мой!.. Дальше, как говорится, ехать или, вернее, лететь некуда! Ждали бы, пока дойдет до вас очередь.
— Так точно! Ждал больше года. И очередь подходила.
— Ну и что?
— К нашим ангарам на Гутуевском добираться сложно. Как на грех, моторный катер станции оказался в ремонте. Председатель комиссии приехал в Торговый порт, увидел, что через Морской канал надо переправляться в простом дощанике, да еще вымазанном смолой, и повернул назад.
— Позвольте!.. По… по… звольте… Когда это было?
— Прошлой осенью.
— И вы мне будете рассказывать, что только из-за смоляных пятен…
— Так точно! День был еще теплее, чем сегодня, а на вас были белые брюки.
В наступившей тишине слышалось учащенное дыхание главы комиссии.
До ящиков астматическое бульканье не достигало, зато сказанные Чухновским слова запоминались там полностью, так же как и те, которые не были сказаны, но напрашивались.
— Ну, батенька мой… Все-таки не вижу оснований нарушать дисциплину! Но раз вы здесь, — это было сказано уже примирительно, — то не отправлять же вашего одра обратно. Предъявляйте его к списанию. О прошлогоднем снеге не станем вспоминать. А что касается вашего самоуправства, то пусть в этом разбирается начальник второго гидродивизиона. — И, опять обретя утраченные было начальственные интонации, председатель добавил: — Василий Васильевич! Прошу вас, батенька мой, обследовать «девятку», оформить соответствующим актом и выдать военморлету Чухненко…
— Чухновскому.
— Ну да! Я и говорю: Чухновскому! Если нужно, я могу лично присутствовать при дефектовании…
— Что вы, что вы! Ваше… товарищ председатель! Осмелюсь доложить, вам там делать абсолютно нечего. Поверьте мне и бригинжу, что случай бесспорный! Так сказать, безоговорочно подлежит списанию по всем статьям… Верьте мне… Судя по днищу и редану, в лодке, наверное, плещется вода, так что в ней без калош находиться не рекомендуется. Вообще я удивляюсь, как это сооружение… — Но, взглянув на стоявшего у стола Чухновского, инженер оборвал свой монолог.
— Вы, как опытный врач, ставите диагноз, даже не прослушав пациента… Любопытно… Возможно, что диагноз правилен. Но нельзя, батенька мой, не потрогать руками и не пощупать глазами. Придется хотя бы pro forma осмотреть.
Остывшему от раздражения председателю меньше всего хотелось спускаться к гидросамолету, заглядывать в него, а затем подниматься обратно по бетонному спуску. Вот почему он совершенно размяк от благожелательности, услышав внезапное предложение военкома:
— Действительно! Отчего бы вам не посидеть, а я пойду и мельком взгляну. Результат доложу. Могу вас заверить, что я хоть академий или институтов не кончал, но в чем-чем, а в материальной части немножко разбираюсь… И на заводе у Щетинина слесарил, и в Аренсбурге работал в самое тяжелое время, и в Гапсале немного учился… Кого-кого, а «девятку» с «сальмсоном» знаю…
— Что вы, что вы, товарищ военком! Ваше слово будет решающее.
Председатель развел руками в церемонном полупоклоне, какой можно было сделать, не вставая со стула и при наличии довольно солидного кранца (или брюха попросту).
Откровенно говоря, у военкома после просмотра документов и доклада двух опытных инженеров, а еще больше под впечатлением грома небесного, пронесшегося над его головой, не оставалось никаких сомнений о дальнейшей участи этой «девятки». Но военком был заинтригован подозрительной возней вокруг самолета. Наблюдая из-под руки, военком видел, как два моториста в замусоленных робах отвязали самолет и, манипулируя отпорными шестами, увели его за ближайший ангар, туда, где находился старый деревянный спуск. Сейчас от стола комиссии виден был только задранный кверху хвост с обшарпанным оперением гидросамолета.
Когда военком обошел ангар по соединительной полосе между маневренными площадками, произошла мимическая сцена.
Два ораниенбаумских механика из первого или второго гидроотряда, подтянув «девятку» сколько могли на деревянный спуск, только-только готовились к некоей хирургической операции.
— Нехорошо, братки!.. Можно сказать, акт еще не подписан, а вы тут машину распатрониваете.
— А что с этой дурой церемониться, — сказал моторист постарше, оправившись от первого смущения, — можно сказать, на свалку и то не годится. А между прочим, на ней совсем новый масляный насосик стоит…
— Ну и что?
