воображаемой картиной того, как Линн заливается краской стыда около кассы.
После этого наступит время для того, чтобы начать его работу.
Кара достала из коробки таблетку «Фиг Ньютон», отвернулась и засунула ее в мягкий фарш. Она наклонилась и скормила все это Ники.
— Не могу поверить, что ты делаешь это, — сказала Линн.
— Он должен получить свое мочегонное средство.
— Ничего. Я не задержусь.
Она подарила Каре длинные свободно свисающие серьги цвета меди, который прекрасно подходил к оттенку ее волос. Кара вручила ей три подарка: кожаные перчатки, хрустальный кулон и мыло фирмы «Шанель».
Нет, ее сестра Тереза была права, подумала Кара. Чувство вины не играло никакой роли при выборе подарков, абсолютно никакой.
Правда, Тереза также верила в то, что гомосексуалистов не следует допускать к голосованию.
Неважно, три подарка или нет, но Кара все еще чувствовала раздражение по отношению к Линн, не могла перестать постоянно оценивать ее.
А то, что она видела, вовсе не обнадеживало.
— Куда ты сейчас пойдешь? — спросила Кара у Линн.
— Домой.
— Ты собираешься провести Сочельник одна?
Ей следовало бы солгать.
— Да, — сказала Линн.
Кара наблюдала за тем, как Линн укладывала свои подарки в сумку. Руки у нее дрожали.
— С тобой все в порядке?
—
Кара попыталась удержаться от следующего вопроса. Но признаки были слишком тревожными.
— Ты ничего не принимаешь? Ведь правда?
Линн чуть не выругалась. Но ведь совсем недавно она сама находила этот вариант очень соблазнительным, а при сложившихся обстоятельствах кого, как ни Кару, можно было простить за такой вопрос.
Линн вздохнула:
— Нет. Ничего кроме аспирина и тиленола. Меня сейчас ни к чему не тянет — разве что к тренировкам. Похоже, это единственное, что удерживает меня от возникающего иногда желания прыгнуть в окно.
Заделай его, подумала Кара и почувствовала себя еще более виноватой, чем обычно.
В прошлом году Линн установила на террасе настоящую маленькую елочку, которая чудесно пахла. В Сочельник они с Карой приготовили подогретый сидр. Мэри, Гидеон, Бубу и Анджела помогали им наряжать елку; каждый смог повесить только одно украшение, так как на елке не хватало места.
Сейчас, стоя на террасе, Линн вспомнила, как они смеялись над микроскопическими размерами елки и всех украшений. Голоса Гидеона и Бубу гармонично сливались, когда они пели гимны, и холодный ветер уносил звуки.
Сегодня на террасе не было никакой елки. Она думала купить искусственную, только для того, чтобы хоть какая-то елка у нее была. Но потом решила, что навязывать самой себе елку — это высшая степень обмана.
В порту тихо позвякивал бакен, словно ветряные колокольчики у Бубу и Анджелы.
Она еще ни разу не оставалась в Сочельник одна.
Она могла избежать одиночества и на этот раз. Вероятно, ей так и следовало сделать.
По радио обещали снег, но пока ночь была ясная.
Линн плотнее закуталась в куртку и перегнулась через перила, чтобы посмотреть на соседние дома. Повсюду были видны огни; время от времени слышался смех. Тихие семейные звуки; для многих людей этот вечер был преддверием праздника.
Она могла бы поехать в Салем и остаться у Бубу и Анджелы, тем более, что она все равно собиралась к ним завтра. Сегодня днем Кара пыталась уговорить ее побыть у них. Мэри и Гидеон, по своей старой традиции, в Сочельник ужинали в ресторане: Гидеон настаивал на омарах. Они убеждали ее присоединиться к ним.
Но она чувствовала, что сегодня вечером не смогла бы притворяться. И ей нужно было как следует отдохнуть перед завтрашним днем.
На улице заметно потемнело. Линн посмотрела наверх и увидела, как облака закрывают луну и звезды, быстро проносясь по небу.
Она открыла дверь в комнату. Если действительно будет снег, ей надо оставить побольше корма.
Она взяла на кухне новый пакет с семенами и поискала банку с жареным арахисом, которую купила в качестве праздничного угощения для Чипа и птиц, и вышла обратно на террасу. За те несколько минут, которые она пробыла внутри, начал падать снег.
Он уже шел довольно сильно. Порт словно поместили в игрушечный стеклянный шар, в котором, если его потрясти, падают снежинки.
Она натянула на голову капюшон и высыпала семена и арахис в углу террасы, чтобы их не разнесло ветром. Затем она поспешила вернуться внутрь, чтобы не испачкать ковер, но капли, падавшие с ее куртки, все равно успели его намочить.
В семье Анджелы всегда дарили подарки в Сочельник. Она предпочла бы продолжить эту традицию; это было удобное и самое подходящее время для обмена подарками. Рождество же было днем, наполненным запахом еды и неприятным ярким светом.
Но в семье Марчетт, неизвестно, как уж они там праздновали — Лоуренс и Линн говорили, что в один год у них не было даже елки и только крохотный гусь на ужин — открывали подарки в день Рождества. Лоуренс считал, что у Марчеттов осталось так мало традиций, что было очень важно их сохранять.
Поэтому этот Сочельник они проводили, украшая елку и заворачивая подарки.
— У нас есть запасные лампочки? — спросил Бубу, закрепляя на елке гирлянду.
— Вот, — Анджела протянула ему коробку. — Но это все.
— Этого хватит, — Он ввернул новые лампочки и вылез из-под ветвей, осыпая все вокруг иголками.
— Я налила тебе бренди. — Анджела протянула ему стакан.
— А-а, — Бубу опустился на стул и немного отпил.
Спустя минуту Анджела сказала:
— Ты выглядишь не очень счастливым.
— Правда?
— Да. Никакого рождественского настроения.
Бубу посмотрел в свой стакан. Он медленно повертел его в руках.
— Я вспоминал прошлый Сочельник. Помнишь? Мы поехали к Линн. Было весело. — Он еще некоторое время смотрел на бренди. — А сейчас ей совсем не весело. У нее расцвет творческой карьеры, а она не способна этому радоваться.
Он поставил стакан на пол, взял стопку подарочных коробок и свалил их в кучу на столе.
— Я купил все это для нее — брошку, кашемировый шарф, кормушку для птиц и так далее, и тому подобное. Ты видела. Но на самом деле я хочу одного: чтобы у моей сестры была способность радоваться и покой, а именно этого я ей дать не могу.
К немалому испугу Анджелы две большие слезы скатились по лицу ее мужа.
Он потер глаза и снова сел.
— Я чувствую себя беспомощным.
