Она не осмеливалась
Деннис вызвал ее для разговора, в котором чувствовался отзвук некоторых вопросов, брошенных ей в лицо Карой: не было ли у Линн каких-нибудь проблем с наркотиками? при чем здесь собака Кары? было ли это местью, направленной против нее
Только по ночам, в одиночестве, она могла опускаться до состояния подавленной, испуганной и всех подозревающей женщины, которая и была тем истинным человеком, скрывающимся под обличьем очаровательной и уверенной в себе телевизионной ведущей.
Она продолжала принимать транквилизаторы, купленные в аптеке, но старалась делать это как можно реже.
В пятницу она должна была пойти к зубному врачу. Она хотела отменить посещение, но потом передумала; она и так слишком долго откладывала этот визит.
Ощущение физического дискомфорта было своего рода облегчением. Телесная боль вытесняла все другие. И она знала, как с ней справиться, знала ее особенности и пределы.
Она должна была искать облегчение там, где это было возможно.
— Сегодня вечером он поболит, — сказал врач, когда закончил свою работу. Он был сострадательным человеком, который ненавидел причинять боль другим, и был склонен преувеличивать болевой порог своих пациентов. — Я дам вам несколько таблеток перкодана и выпишу рецепт, чтобы вы купили еще.
— Спасибо, не надо, — сказала Линн.
— Возьмите. Они вам понадобятся.
— Я специально наметила это посещение на пятницу, — сказала она, с трудом двигая одной половиной лица. — Мне не нужно выходить на работу до понедельника. К тому времени со мной все будет в порядке.
Доктор Гуриан покачал своей лысеющей головой:
— Сегодня вечером в восемь я собираюсь есть омаров в Велфлите. Я не собираюсь возвращаться раньше утра понедельника. Вы что, хотите испортить мне уик-энд, заставив меня беспокоиться о вашем состоянии?
Линн сказала:
— Вам не нужно беспокоиться.
— А я буду. Возьмите домой таблетки.
Доктор был прав. К тому времени, когда он вскрывал своего омара, Линн уже лежала на диване с пузырем, наполненным льдом. Никакого эффекта, кроме онемения челюсти, это не давало, да и то только тогда, когда она крепко, до боли, прижимала пузырь к щеке. Через некоторое время она бросила это занятие и приняла еще аспирин, помня о том, как однажды Майк заставил ее проглотить эти таблетки во время головной боли.
Как и запах хот-догов, кислый вкус вызывал немедленное воспоминание о нем.
Странно, что вещи так много значат для нас.
Она не знала, скучала ли она по Майку или тому ложному ощущению комфорта, когда есть человек, которому можно позвонить, если что-то случилось.
Но каждый раз, когда она думала о Майке, ей приходилось вспоминать о его списке. А это было так тяжело. Она пыталась мысленно просмотреть его и выделить в нем тех, кто мог получить удовольствие от ее боли, но тут же бросала это.
Единственно допустимой в этом списке она считала возможность существования на Третьем канале какого-нибудь психически неустойчивого человека, которого она едва знала, вымещающего на ней чувство обиды. В более мелких шоу встречалась масса таких случаев: какое-нибудь несчастное больное существо с вариантом сценария или навязчивой идеей, или козел отпущения.
Она постоянно думала о видео- и звукоинженерах, о тех, кто работал на съемочной площадке, о телефонных операторах, и гадала, кто мог подражать Грегу.
Или это мог быть кто-нибудь из департамента полиции. Множество полицейских имели доступ к необходимой информации.
Она позвонила Хелен Скольник, частному детективу, и оставила сообщение. Она думала о том, чтобы снова нанять охранников Стрикера, на этот раз за свой счет, чтобы они охраняли лично ее; но она не знала, насколько осмелится предать гласности творящийся с ней кошмар среди работавших на канале людей.
Аспирин не помогал.
Она подумала о перкодане, который лежал в ее кошельке.
Ее рот, действительно, очень болел.
Ей мог помочь сон, но она спала так беспокойно. Боль должна была превратить ночь в суровое испытание.
Перкодан мог принести расслабление и умерить боль, сделав нормальный сон более доступным для нее.
Она нашла кошелек, открыла одну из упаковок, запила две таблетки водой, а потом приняла еще одну.
В начале одиннадцатого, когда она собиралась лечь спать, а адская боль во рту слегка поутихла, позвонила Хелен Скольник.
— Извините за поздний звонок, но вы сказали, что это очень важно.
Линн рассказала ей о Ники.
— Но ведь этот человек мертв?
— Да. Полиция думает, что кто-то копирует его действия. — От боли и таблеток ее язык заплетался, и она говорила не очень разборчиво.
— Я не совсем хорошо разбираю то, что вы говорите.
— Я сегодня была у зубного врача.
— Не думаю, что могу вам чем-то помочь, — после небольшой паузы сказала Хелен. — Если полиция сделала все то, что могла бы сделать я, и ничего не обнаружила, мне по-прежнему нечего делать в вашем случае. Да и ситуация… довольно странная, если не сказать большего.
— Да. Поэтому мне так необходима помощь, — сказала Линн, отказываясь реагировать на еще один намек, что не только ситуация кажется странной.
Глава семнадцатая
Пэм зашла в офис Линн, чтобы забрать у Кары и Линн деньги на ленч.
Линн взяла свою сумочку, нашла там только два билета в один конец и вспомнила, что положила конверт с наличными, взятыми из банковского автомата, в дипломат. Она перегнулась через стол, чтобы дотянуться до дипломата, и опустила в него руку, стараясь достать конверт.
Она почувствовала резкую боль в руке. Она вскрикнула и выдернула руку. Из нее хлестала кровь; крови было так много, что в считанные секунды она была повсюду.
Мгновение Пэм и Кара стояли в немом изумлении. Затем Пэм завизжала, а Кара схватила пачку гигиенических салфеток, бросилась к Линн и прижала их к ее руке.
— Что
Свободной рукой Линн подняла окровавленный дипломат и перевернула его. Она держала его за низ, вытряхивая содержимое.
Книга, папка, бумаги, одежная щетка, ручки… и что-то металлическое с белым пластиком…
— Это, что, нож из кухонного комбайна? — сказала Пэм. — О Боже, Линн, он же острый как бритва!
— Вам повезло, — сказал врач пункта первой помощи, когда медсестра промыла руку Линн.
