вопросе мы можем обратиться к мистеру Дарвину с его теорией эволюции.
Оуэн даже вздрогнул поначалу. Затем нахмурился и проворчал:
— Какое, черт подери, отношение имеет эволюция к природе паранормального?
— Мне представляется, что в природе, как и в обществе, существует способ сохранять равновесие. Среди нас водятся преступники, следовательно, найдутся те, кто призван их остановить. Наверное, такие люди становятся полицейскими или детективами. Или предпочитают изучать психологию преступников.
— Я не полицейский, — ледяным тоном возразил Оуэн.
— Но если в процессе эволюции возникли хищники в человеческом обличье, обладающие особой психической силой — а мы, очевидно, говорим именно о них, — то логично предположить, что найдутся люди, подобные вам, те, кому самой природой предназначено на них охотиться.
Оуэн молчал. И по-прежнему хмурился.
Вирджиния в смущении кашлянула и добавила:
— Такова природа нашего мира.
— Интересная теория…
— Но я действительно так думаю.
— Зачем вам утруждать себя поисками научного объяснения? Я просто существую, вот и все.
Вирджиния допила бренди и поставила свой стакан на каминную полку, рядом со стаканом Оуэна.
— Мне очень хочется найти похожее объяснение в отношении собственного дара и жажды справедливости, заставляющей меня действовать каждый раз, когда меня вызывают на место, где произошла насильственная смерть.
— Но мы с вами относимся к разным видам, Вирджиния. Я могу убить с помощью своего таланта, и я убивал!
Она в изумлении уставилась на собеседника:
— Это правда?..
— Да. Так не кажется ли вам, что это делает меня одним из чудовищ?
Она тяжело вздохнула:
— Вы опасный человек, Оуэн Суитуотер, но вы не чудовище.
— Уверены?
Она отвернулась и перехватила в зеркале его взгляд.
— Будь вы чудовищем, вы не стали бы рисковать собственной жизнью, спасая Бекки, а также и меня в ту ночь в особняке Холлистера.
Оуэн тотчас заключил ее в объятия. Но она успела заметить их отражения в зеркале. Сомнений не было: там, в зеркальной глубине, вспыхнула ослепительная молния.
— О, Вирджиния… — прошептал Оуэн.
Ее имя прозвучало так, словно оно таилось где-то в потаенном уголке его существа и вот теперь вырвалось на свободу. Его поцелуй был исполнен той же неукротимой силы, и он породил огонь страсти, которая вдруг вспыхнула между ними. Что бы ни случилось завтра, она, Вирджиния, никогда не забудет эту ночь и не станет о ней сожалеть!
Тихо вскрикнув, она обвила руками его шею, отдаваясь на волю урагану, внезапно пронесшемуся по комнате. Оуэн же целовал ее долго и страстно; а когда она начала задыхаться и затрепетала, сгорая от желания, он принялся ее раздевать. Он расстегнул крючки корсажа, и она заметила, как дрожали его пальцы, — очевидно, он желал ее столь же отчаянно, как она желала его.
И тут Вирджиния вдруг почувствовала себя по-женски уверенно и даже возликовала. И начала расстегивать пуговицы на его рубашке.
Минуту спустя Оуэн помог ей освободиться от платья, и тяжелые складки ткани съехали по ее бедрам. Платье осело на полу, вокруг лодыжек. Оуэн тотчас потянул завязки нижних юбок, и ярды белоснежного льна обрушились на поверженное платье.
Теперь Вирджиния стояла перед Оуэном в одной сорочке, в чулках и в прогулочных туфлях на низком каблуке. Она напомнила себе, что он видит ее полураздетой уже не в первый раз. Две ночи назад она была в таком же одеянии, когда он обнаружил ее в комнате с зеркальными стенами. Но сегодня все было по- другому.
Оуэн смотрел на нее так, словно она была сказочным существом, которое вдруг обрело плоть.
— Вы такая красивая, — сказал он. И его голос прозвучал чуть ли не благоговейно.
«Не такая уж я красавица», — подумала Вирджинии. Впрочем, сейчас она и впрямь чувствовала себя богиней.
— Вы тоже красивый, — выпалила она неожиданно.
Он рассмеялся низким хрипловатым смехом:
— Мне так не кажется.
— Да, вы очень красивый. — Она управилась с последней пуговицей на его рубашке и положила ладони на его обнаженную грудь. Пальцы запутались в жесткой поросли, которую она здесь обнаружила. Кожа была теплой на ощупь, а очертания его стройного мускулистого тела все сильнее волновали Вирджинию. — Вы просто восхитительны…
— Нет, это вы восхитительнейшее существо.
Вирджиния улыбнулась:
— Мы так и будем спорить, кто из нас больше достоин восхищения?
Оуэн снова рассмеялся. И в этот миг он словно стал моложе. И даже казался веселым и беззаботным — как человек, на время сбросивший с плеч непомерную тяжесть всевозможных обязанностей.
— Конечно же, сейчас не время спорить. — Опустившись перед ней на колени, Оуэн расстегнул пряжки ее прогулочных туфель.
Вирджиния опиралась о его плечо, когда он снимал с нее туфли. Затем его руки скользнули ей под сорочку, и пояс, на котором держались чулки, свалился к ее лодыжкам.
— Ах, Оуэн… — шепнула она.
Он вскочил на ноги и снова поцеловал ее, заставив замолчать. Затем коснулся ее соска, лаская его сквозь тонкую ткань сорочки.
Она была так возбуждена, что даже легчайшее прикосновение заставляло ее трепетать. Вирджиния судорожно вздохнула, не в силах понять, что же именно испытывает — боль или наслаждение? Казалось, и то и другое одновременно.
— Я сделал вам больно? — спросил он с беспокойством.
— Нет-нет. — Она чуть отпрянула от него, чтобы туг же приникнуть поцелуем к его подбородку. — Никогда не испытывала ничего подобного. Ничего, что сравнилось бы с этим…
— И я тоже.
Это заявление, сделанное самым серьезным тоном забавило Вирджинию.
— Нет нужды делать вид, Оуэн, что вы неискушенны в любовных делах. Вы же человек света.
— На сей раз все по-другому. — Это было сказано категоричным, не допускающим возражений тоном. — Вы — особенная. Вы — та самая.
И тут знакомый голосок интуиции шепнул ей: «Этот человек очень опасен».
— Та самая? — повторила она, недоумевая. — Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
— Ничего. Выбросьте из головы. — Он подхватил ее на руки. — Сейчас не время объясняться.
Комната завертелась перед глазами Вирджинии, а Оуэн, повернувшись, уложил ее в просторное, обитое кожей кресло. Еще до того, как он пристроился с ней рядом, Вирджиния успела еще раз взглянуть на их отражения в зеркале. И увидела яркие вспышки энергии — казалось, жаркий солнечный свет разливался в зеркальной глубине.
А потом оказалось, что она уже находится на коленях у Оуэна, и ее ноги в чулках свешиваются с подлокотника кресла. В отблесках огня в камине его лицо казалось застывшим, но она видела страсть в его пылавших глазах. Тут он вновь поцеловал ее, и его поцелуй был долгим и опьяняющим.
А затем, по-прежнему целуя ее, он принялся легонько поглаживать ее, так осторожно, будто она была редчайшим и чудеснейшим произведением искусства. И Вирджинию поглотила буря чувственных
