Вокруг него кипела битва, лес внезапно превратился в сад, где растет смерть. Менги издавали пронзительные вопли, боги, составлявшие свиту Охотницы, грозно ворчали. Краем глаза Перкар заметил, как огромный волк прыгнул на менгского воина и страшные клыки и когти мгновенно разделались и со всадником, и с конем; человек-медведь, из глазниц которого торчали две стрелы, слепо метнулся прямо под удар кривой менгской сабли.
Когти созданной Гхэ твари рванули кольчугу Перкара, кольца с треском лопнули, и в тот же момент Тьеш, взвизгнув, упал на колени. Юноша ловко выпрыгнул из седла и принялся рубить Харкой врагов, не переставая при этом высматривать пожирателя жизни. Наконец, перешагнув через умирающего травяного медведя, он увидел своего врага: нолиец, оказавшийся рядом с Охотницей, был подобен взметнувшемуся языку пламени. Копье богини пронзило его, но вампир рванулся вверх, насаживая себя на древко, и между сражающимися сверкнула молния. С воплем, едва не разорвавшим ему горло, Перкар стал пробиваться в ту сторону: любой, кто оказывался между ним и тискавой, умирал.
Однако Гхэ дотянулся до Охотницы прежде, чем Перкар оказался на расстоянии удара, и там, где сверхъестественные существа коснулись друг друга, вспыхнул яркий, как солнце, свет. Охотница пронзительно закричала; полуослепший Перкар продолжал пробиваться сквозь ряды чудовищ, число и ярость которых словно удвоились. Когда юноша снова смог видеть отчетливо, тискава яростно отбивался от стаи волков и руткирулов, но на глазах у Перкара помощники Охотницы рассыпались в стороны, и пожиратель жизни один остался стоять среди их трупов.
Перкар теперь узнал его, хотя видел этого человека – когда тот еще был человеком – одно мгновение в сумрачных подземельях Нола. Гхэ был искусным бойцом: без Харки Перкар никогда не победил бы его.
Если не считать лица, в тискаве теперь немногое напоминало человека. Его одежду когти и клыки изорвали в клочья, и странный цвет тела и неестественные формы окостеневших груди и плеч были отчетливо видны. Глаза вампира вспыхнули темным огнем, когда, расшвыривая убитых зверей и богов, он двинулся навстречу Перкару. Юноша гадал, куда исчезла Охотница, но тут он вспомнил, как тварь пожрала богиню потока, и все тревоги и сомнения оставили его. Перкар с боевым кличем прыгнул вперед.
Но тискава двигался гораздо быстрее, хоть ему и пришлось неловко отпрыгнуть; удар Перкара не достиг цели.
– Ты! – оскалился вампир. – На этот раз не видать тебе моей головы!
Перкар ничего не ответил. Он держал Харку наготове, но когда чудовище внезапно прыгнуло, выставив когти, даже волшебный меч с трудом заставил руку юноши двигаться достаточно быстро. Перкар метил в шею тискавы, но тот заслонился рукой. Юноша не поверил своим глазам: вместо того чтобы вонзиться в плоть, клинок скользнул по руке, содрав кожу и обнажив желтый костяной панцирь под ней. Быстро повернув Харку, Перкар сделал шаг назад и нанес удар между ребер пожирателя жизни; своей цели он достиг – Харка, круша кости и мышцы, перерубил хребет и рассек чудовище от груди до бедра. Но в этот момент когти тискавы мелькнули перед лицом юноши, и он ощутил внезапное онемение и ужасный жар. Словно ребенок, схвативший уголек и обжегшийся, Перкар вскрикнул и отпрыгнул назад. Тискава попытался преследовать его, но тело вампира неуклюже осело набок: позвоночник больше не служил ему опорой.
Попятившись еще дальше, Перкар коснулся рукой шеи и ощутил струйку теплой крови: одна из артерий была порвана страшными когтями; но прямо под его пальцами рана закрылась: Харка не терял времени даром.
«Ему почти удалось разделаться с тобой, – сказал меч. – И наши душевные нити он пытался вырвать тоже».
Яростно оскалив зубы, Перкар рванулся вперед, но в этот момент в него врезалась лошадь, повалив на землю; юноше пришлось быстро взмахнуть Харкой, чтобы отразить удар менгского воина. Бог-меч, блеснув, пронзил всадника, когда тот попытался напасть снова. Когда Перкару удалось подняться на ноги, он увидел, как сама земля вздыбилась огромной колонной, превратившейся в Охотницу. Богиня была теперь грузной, и над оскаленной мордой львицы вздымались черные лосиные рога. Тискава, нижняя часть туловища которого безжизненно повисла, только успел взлететь на крыльях бешено крутящегося вихря, как богиня ударила его рогами. Пожиратель жизни взвизгнул, но сумел стиснуть шею богини обеими руками и, к изумлению Перкара, поднял Охотницу в воздух. Они закувыркались над землей, словно листья, уносимые осенним ветром. Перкар увидел, как Охотница преобразилась в какую-то темнокрылую птицу, и оба противника исчезли из глаз в густых ветвях огромных деревьев.
Стиснув Харку, Перкар собрался как-нибудь последовать за ними, но тут в него попали две стрелы; благодаря кольчуге острия не вонзились в плоть, но Харка решительно повернул юношу лицом к новым противникам.
«Ты не сможешь убить тискаву, если эти менги изрубят тебя в куски».
Перкар мрачно взялся за свою убийственную работу, стыдясь того, что в глубине души испытывает облегчение.
Тискава, он знал, убил бы его, а перспектива снова пережить ужас смерти страшила Перкара. Противник, способный так сражаться с Охотницей…
Потом у него не осталось времени на размышления.
Воины Шелду бросились на тварь, но еще прежде, чем первые из них погибли, Хизи поняла, что им противостоит могучий бог. Ее колдовское зрение показало ей, что чудовище создало себе тело из воды и ила; оно не было обитателем потока. Хизи даже не потребовалось бить в барабан; как в тот раз, когда она захватила быка, Хуквошу, она просто хлопнула в ладоши, и перед ней расступилась поверхность озера.
На этот раз девочка не колебалась; она позвала Хуквошу, и бык радостно кинулся на врага.
«Но мы должны материализоваться, – сказал Хизи Хуквоша. – Мы не можем сражаться только под поверхностью озера».
– Я не знаю, как это сделать, – ответила ему Хизи. «Ты только позволь мне действовать».
Хизи помедлила всего секунду – размахивая дубинкой, на чудовище бросился Тзэм, и его определенно ждала смерть, несмотря на размеры, силу и недавно обретенное искусство воина.
– Позволяю! – крикнула она.
Огромная мощь заполнила ее, и, начав вдыхать воздух, она все втягивала и втягивала его в себя; кровь бешено запульсировала в жилах Хизи, тело стало расти и меняться с болью, которая каким-то образом одновременно была наслаждением. Еще прежде, чем превращение закончилось, Хизи ударила в землю всеми четырьмя острыми копытами, охваченная целым новым миром ощущений, который хлынул в нее
