— А это мое обычное начало.
— И оно мне не надоедает.
Тереза действительно выглядела сногсшибательно — светлая блуза, руки сложены так, чтобы было видно обручальное кольцо, светлые волосы собраны в конский хвост.
Майрон заметил:
— А я сегодня виделся с клиентом.
— С кем именно?
— С Лексом Райдером.
— А-а, это меньшая часть «Лошадиной силы»?
— Он самый. Мне он нравится. Славный малый. Между прочим, Лекс открыл мне тайну удачного брака: все говорить друг другу начистоту.
— Я люблю тебя, — произнесла Тереза.
— И я тебя люблю.
— Не хочу тебя перебивать, но, понимаешь, мне просто хорошо, оттого что я могу это сказать. Раньше у меня никогда такого не было. Я слишком стара для таких чувств.
— Нам всегда восемнадцать, когда мы ждем начала жизни, — возразил Майрон.
— Банально.
— Можно подумать, ты не любишь банальностей!
— Люблю, это правда. Итак, Лекс Райдер сказал, что нельзя что-то утаивать друг от друга. А разве мы так делаем?
— Не знаю. У него есть теория по поводу недостатков. Мол, мы должны раскрывать друг другу все худшее — раскрывать, потому что таким образом мы непонятно как, но становимся человечнее и потому сближаемся еще больше.
Майрон поделился с Терезой и другими подробностями разговора с Лексом.
— Что ж, разумно, — сказала она в итоге.
— А я про твои недостатки знаю? — спросил он.
— Майрон, помнишь нашу первую ночь в Париже, в гостинице?
Молчание. Он помнил.
— В таком случае, — мягко проговорила Тереза, — ты знаешь мои недостатки.
— Пожалуй. — Он изменил положение, стараясь сесть так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. — Но я не уверен, что ты знаешь мои.
— Твои? Недостатки? — прикинулась изумленной Тереза. — Какие такие недостатки?
— Начать с того, что у меня проблемы с мочеиспусканием.
— Думаешь, мне это не известно?
Он засмеялся, чуть принужденно.
— Майрон?
— Да?
— Я люблю тебя. Жду не дождусь, когда мы поженимся. Ты хороший человек, может, лучший из тех, что мне встречались. И никакая правда этого не изменит. Ты что-то от меня скрываешь? И от этого возникают язвы, или как там Лекс выразился? А может, и не возникают. Искренность тоже может быть чрезмерной. Так что не терзай себя. Я тебя все равно люблю.
— Ты и сама не знаешь, какая ты потрясающая женщина. — Майрон откинулся на спинку стула.
— Оставим это. Лучше скажи мне еще раз, какая я красивая. Мне это всегда не терпится услышать.
7
«Даунинг, три» закрывался на ночь.
Уин смотрел, как расходятся, подслеповато щурясь в предрассветной дымке Манхэттена, завсегдатаи клуба. Он выжидал. Несколько минут спустя Уин заметил здоровяка, который пустил в ход против Майрона электрошокер. Этот тип — его звали Кайл — кого-то вытаскивал словно тюк грязного белья. Уин сохранял хладнокровие. Он вспоминал, как не столь уж давно Майрон на несколько недель исчез — может, его пытали, а он был не в состоянии помочь лучшему другу и даже потом отомстить за него. Уин вспомнил владевшее им тогда угнетающее чувство беспомощности. Ничего подобного он не испытывал со времен своей юности, проведенной в богатом пригороде Филадельфии, когда кто-то возненавидевший Уина за один только внешний вид унизил и избил его. Уин тогда поклялся себе, что подобное не повторится. И слово сдержал. Теперь, уже взрослым человеком, он испытывал что-то в этом роде.
Если тебя заденут, отвечай. Серьезно. Со смыслом. Майрон не всегда был согласен в этом с Уином. Ничего страшного. Они друзья, лучшие друзья. Они кому угодно шею свернут, пусть порой и спорят.
— Привет, Кайл! — окликнул Уин.
Мистер Мускул поднял голову и набычился.
— Есть минутка пообщаться? — спросил Уин.
— Шутишь?
— Вообще-то я большой шутник, настоящий комик, но нет, Кайл, сейчас я не шучу. Хотелось бы поболтать с тобой наедине.
— На сей раз никаких мобильников? — У Кайла буквально слюнки потекли.
— Нет. И электрошокеров тоже.
Кайл оглянулся, убеждаясь, что вокруг никого.
— И этот коп ушел?
— Давно.
— Значит, ты и я?
— Ты и я, — подтвердил Уин. — Честно говоря, при одной только мысли об этом у меня соски твердеют.
Кайл приблизился к нему.
— Знаешь, красавчик, твои знакомства меня не волнуют, — сказал он. — Сейчас я из тебя душу выну.
Уин улыбнулся и кивнул Кайлу — мол, показывай дорогу.
— Жду не дождусь.
Когда-то сон был для Майрона забвением.
Но эти времена прошли. Теперь он мог часами лежать в кровати, уставившись в потолок и боясь закрыть глаза. Потому что во сне он возвращался в то место, которое следовало забыть. Он знал, как справиться с этим — показаться мозгоправу или кому-нибудь в этом роде, — но знал и то, что скорее всего ни к кому не пойдет. Банально, но чем-то вроде лекарства для него стала Тереза. Когда он спал с ней, ночные кошмары отступали.
Первое, о чем он подумал, когда будильник задребезжал и вернул его в настоящее, — было то же самое, что при попытке закрыть глаза. Вернее, не что, а кто — Брэд. Странно. Дни, иногда недели, может, даже месяцы проходили без мыслей о брате. Их отчуждение походило на несчастье. Когда мы утрачиваем что-то, часто говорят, что время исцеляет любые раны. Чушь это. На самом деле ты угнетен, ты оплакиваешь что-то или кого-то, ты рыдаешь так, что кажется, конца этому не будет, а потом наступает момент, когда верх берет инстинкт самосохранения. Всему приходит конец. Ты просто не позволяешь, не можешь позволить себе «туда вернуться», поскольку боль была слишком сильна. Ты определяешь себе границу. Ты протестуешь. Но подлинное исцеление так и не наступает.
Неожиданное появление Китти смяло протестные настроения и выбило Майрона из колеи. И что же дальше? Очень просто: надо поговорить с теми — а их всего двое, — кто может хоть что-то ему сказать о Китти и Брэде. Майрон достал мобильник и набрал номер дома в Ливингстоне, Нью-Джерси. Туда сейчас из Бока-Ратона на неделю приехали родители.
