— А свежие в каком-нибудь другом месте обнаружили?
— По крайней мере не на руках.
— Вот видишь, — повернулся Майрон к Мьюз. — Она уже много лет не кололась.
— Это еще ничего не доказывает, колоться можно куда угодно, — возразила Мьюз. — Возьми ту же Сьюзи. Даже в ее звездные теннисные дни поговаривали, что она колется, отыскивая… э-э… не такие заметные места.
— Ну так давай проверим.
— А смысл? — покачала головой Мьюз.
— Я хочу, чтобы ты убедилась, что она не сидела на игле.
Патологоанатом откашлялся.
— В этом нет необходимости, — сказал он. — Я уже осмотрел тело — правда, пока бегло. Да, старые отметины имеются, например, рядом с татуировкой на бедре, но свежих следов нет.
— Вот видишь, — повторил Майрон.
— И все равно, — сказала Мьюз, — из этого еще не следует, что ее накачал кто-то посторонний. Может, это она сама — одним махом. Может, она и впрямь была в завязке, а теперь вот развязала, но не рассчитала дозу. Или специально перебрала.
— На восьмом месяце? — Майрон недоверчиво пожал плечами.
— Ладно, в таком случае скажи мне: кто мог желать ей смерти? И еще — именно такой смерти? Повторяю, никаких следов борьбы нет. И насильственных действий — тоже. Покажи мне хоть один признак того, что это не было самоубийство или случайная передозировка.
Майрон заколебался, до какой степени он может в данный момент раскрыть карты.
— Она получила сообщение на свой электронный адрес, — начал он и тут же замолк, почувствовав холодок в спине. Мьюз заметила его нерешительность.
— Ну и?.. — подтолкнула она его.
— Вы сказали, она вводила иглу рядом с татуировкой? — снова повернулся к патологоанатому Майрон.
Тот в очередной раз посмотрел на Мьюз.
— Одну минуту, — остановила его Лорен. — Так что это за электронное послание?
Майрона ее вопрос не смутил. Он в очередной раз напомнил себе, что на каталке лежит совсем не Сьюзи, но на этот раз на глаза навернулись слезы. Сьюзи столько вытерпела, вышла наконец на правильную дорогу, и вот, когда все вроде было в ее руках… нет, теперь настала очередь Майрона действовать. К черту условности. Сьюзи была его другом. Она обратилась к нему за помощью. Он перед ней в долгу.
Не давая Мьюз вмешаться, Майрон откинул простыню. Взгляд его упал на бедро покойной — точно, вот она. Татуировка. Такая же, как в письме, адресованном Сьюзи. Такая же, какую Майрон недавно видел на фотографии Гэбриела Уайра.
— Что-нибудь не так? — осведомилась Мьюз.
Майрон не сводил взгляд с бедра. У Гэбриела Уайра и Сьюзи одна и та же татуировка. Это явно не может быть совпадением.
— Ну и что это за татуировка? — настойчиво допытывалась Мьюз.
Майрон попытался сосредоточиться. Изображение татуировки было в электронной почте — как же Китти могла о ней узнать? И если узнала, зачем поместила на стену «Фейсбука»? И еще: разве Лекс мог не знать, что у его жены и товарища по музыкальному дуэту одна и та же татуировка?
Теперь сложим все это вместе. «ЧУЖОЙ». Знаки, украшающие тела Сьюзи и Гэбриела Уайра в одном и том же месте. Неудивительно, что электронное послание взорвало Лекса.
— Где Лекс? — спросил Майрон.
Мьюз сложила руки на груди:
— Ты что же, действительно решил поводить меня за нос?
— Да скорее всего тут ничего и нет. Так где он, с ребенком?
Мьюз выжидательно молчала.
— Пока я ничего не могу сказать. По крайней мере сейчас.
— Сказать — о чем?
— Мьюз, я же адвокат. Сьюзи и Лекс — мои клиенты.
— Не адвокат, а агент.
— И адвокат тоже.
— Оставь это. Не будешь же ты тыкать мне в нос своим гарвардским дипломом доктора права. Особенно сейчас, когда я позволила тебе прийти сюда и осмотреть тело.
— Мьюз, у меня связаны руки. Мне надо переговорить со своим клиентом.
— С клиентом? — Мьюз приподнялась на цыпочки, чтобы хоть немного сравняться с ним ростом, и ткнула пальцем в тело Сьюзи. — Валяй, только сомневаюсь, что она тебя услышит.
— Не юродствуй. Где Лекс?
— Ты серьезно спрашиваешь?
— Вполне.
— Это ведь ты намекнул, что тут надо искать следы убийства, — сказала Мьюз. — Скажи мне в таком случае: если Сьюзи действительно убита, кто мой первый подозреваемый?
Майрон промолчал. Мьюз приставила ладонь к уху.
— Не слышу, капитан. Давай не молчи, ты ведь знаешь ответ, потому что в таких случаях он всегда один и тот же: муж. Муж всегда подозреваемый номер один. Так как, Майрон? Что, если один из твоих клиентов убил другого?
Майрон снова посмотрел на Сьюзи. Мертва. Все его члены онемели, словно кровь перестала бежать по жилам. Сьюзи мертва. В голове не укладывается. Хотелось рухнуть на пол, колотить по нему кулаками, выть. Майрон вышел из помещения и, следуя указателям, пошел в детскую. Мьюз последовала за ним.
— Так что там насчет электронного письма?
— Не сейчас, Мьюз.
По стрелке налево. Детская по левую руку. Майрон повернул и заглянул в окно. Внутри выстроилось в ряд шесть акриловых детских кроваток на колесиках, в каждой — живой комочек, завернутый в белое одеяло с розовыми и голубыми полосками. Новорожденных словно выставили для обозрения. К каждой кроватке была привязана бирка, тоже розовая или голубая, с номером, именем ребенка и датой рождения.
Рядом, отделенное от детской плексигласовой перегородкой, находилось реанимационное отделение для новорожденных. В нем находился сейчас всего один ребенок и один взрослый. Лекс сидел в кресле- качалке, однако оставался неподвижен. На нем был желтый халат. Поддерживая левой рукой головку младенца, Лекс покачивал его на правой руке. На щеках его остались бороздки от слез. Майрон долго не двигался с места, не сводя с него глаз. Мьюз стояла рядом с ним.
— Майрон, что это все, черт возьми, значит?
— Пока не знаю.
— А газеты, телевидение — как думаешь, что там будет?
Вот уж на это ему было совершенно наплевать. Майрон потянулся к ручке двери. Медсестра остановила его и заставила вымыть руки. Затем предложила надеть желтый хирургический халат и маску под цвет. Майрон толкнул дверь спиной. Лекс даже не обернулся.
— Лекс?
— После.
— Лекс, нам надо поговорить.
На сей раз он поднял голову. Глаза его налились кровью, но когда он заговорил, голос прозвучал устало и мягко:
— Я же просил тебя не вмешиваться.
Молчание. Майрон не сомневался, что по прошествии времени эти слова еще отзовутся острой болью. По прошествии времени, когда он ляжет в кровать и попытается уснуть, в груди возникнет чувство вины и будет рвать на части сердце.
