Готовила кровать. Когда же по ступенькам вниз Спускаться стала дочь, Она внезапно поднялась И молча вышла прочь. Она стояла за дверьми; Вот дочь подходит к ней — 'Уйди! Уйди! — вскричала мать, Сюда входить не смей. Меня с товарищем моим Ты разлучить пришла?' — — И злая ненависть огнем Глаза ее зажгла. Бедняжка Мери, замерла, Пригвождена к земле, Бледна, как призрак неживой, Блуждающий во мгле. Она ни плакать не могла, Ни биться, ни стонать, Она не крикнула: 'Зачем Нельзя войти мне, мать?', Но, как безумная, наверх Вдруг, бросилась она И там на брачную постель Упала, сражена. Мать снова в горницу вошла, В которой Эдвард был, И так cказала: 'Нет, нельзя, Чтоб ты ее любил. Она мне дочь, и эту боль Ношу я столько лет; Я час кляну, когда ее Произвела на свет. Она надменна и горда И зависти полна, И лицемерна, и хитра, И лживей, чем волна. Когда ты с ней пойдешь к венцу, Тебя несчастье ждет; Она твою погубит честь И сердце разобьет. О боже, сколько лет я с ней Делила смертный грех! Она мне дочь, и тайну я Хранила ото всех. Она мне дочь; и для нее Я на погибель шла; Я не могу творить молитв, — Так ноша тяжела. Готова на ветер сорить Она твоим добром, И ты хоть вешайся при ней, Ей будет нипочем'. Потом промолвила нежней И за руку взяла; 'За твой единый поцелуй Я все бы отдала. И если б захотел ты взять Меня своей женой, Я б завещала все тебе, Все, что ни есть за мной'. Тут юный Эдвард с места встал И начал хохотать 'Ты верно не в своем уме Или хлебнула, мать!'
