Я потом не раз вспоминал эту фотографию. Бывая в этих местах, подсознательно представлял себе, как (ну, совершенно случайно!) раздвигаю руками куст, а там — пирамидка! С пятиконечной поблекшей звездой. И единственное имя на ней — рядовой Максим Андреевич Красовский…
Но нет никакой пирамидки. И могилы моего прадеда тоже нет. Его так никто и не похоронил тогда — оставили лежать под разлапистой елью. И никто — ни всевозможные красные следопыты, ни поисковики — никто так и не забрел на этот холмик и не ткнул в землю щупом.
Кстати!
Наклоняюсь над телом и, после недолгих поисков, нахожу черный цилиндрик. Несколько движений — и он распадается на две половинки. В моих руках небольшой листок бумаги — на нем то же самое имя. И адрес… мой адрес. Здесь я живу! Жил? Или буду?
На земле сидел человек.
В серой немецкой шинели и немецких же сапогах. Оружия у него не было, только под рукою сиротливо поблескивал брошенный топор. Шли минуты — он не двигался. Выглянувшее на мгновение солнце пощекотало его своим лучиком — человек так и не поднял головы.
«Кто я?
Максим Викторович Красовский.
Или Макс Красовски?
Я русский!
Немец?
Солдат вермахта?
Нет!
А почему на мне их форма?
Я — реконструктор! Мы отыгрываем бой!
А откуда передо мною мертвое тело? И документы, которые я держу в руках — документы моего пропавшего прадеда? И тело передо мною — это он сам?
Голоса вдали! По-немецки говорят, между прочим…
И эти воронки вдали. Перепаханные танками окопы…»
Поднимаю с земли СВТ. Она уже заржавела, рыжие разводы тронули металл ствола и ствольной коробки. Но затвор открывается. На землю падает патрон.
Обычный патрон 7,62х54 — сколько я таких держал в руках!
Но этот — вполне себе боевой! Реконструкция с боевым оружием?
Осматриваю винтовку — нормальное боевое оружие. Её только почистить, убрать ржавчину и можно воевать.
Только нечем воевать, в магазине всего два патрона, да третий лежит на земле. И в карманах у убитого я больше ничего не нахожу.
А, кстати! С кем воевать-то? Что тут вообще происходит, и чьи это голоса слышны из-за кустов?
Люди в немецкой военной форме! И как ни странно, я даже знаю, как их зовут. Вон тот, долговязый, это Гельмут Франк, сидящего на телеге автоматчика зовут Аксель Фридрих Мюртц. Он ефрейтор и сейчас командует нами всеми.
Всеми — это кем?
Первое отделение второго взвода пятой роты второго батальона 405 гренадерского полка 121 дивизии вермахта.
И я числюсь в составе этого отделения.
В качестве кого?
Старший стрелок Макс Красовски.
Дожил!
Дореконструировался!
Что, сейчас нарубишь веток, закидаешь ими перепаханные снарядными разрывами окопы и пойдешь, вместе со всеми? В расположение своего (уже своего!) взвода? Будешь пить с ними кофе, жрать картошку и зубоскалить?
А назавтра?
На фронт?
Стрелять по своим? Ты хороший стрелок, Макс…
Но ведь и эти, ходящие внизу люди, тоже свои.
Очкастому Хорсту Фишману я помогал в работе, Франку показывал как удобнее держать оружие и целиться…
Для чего?
Чтобы он завтра стрелял по моим предкам?
Впрочем, нет.
Мой предок — вот он, лежит у моих ног. Он сделал все, что было в его силах, для того, чтобы я родился и жил.
Ага, и сейчас стоял тут, одетый в чужую военную форму… готовый стрелять по тем, кого он защищал.
Нет.
Не будет этого. Я, возможно, и не все сейчас вспомнил, но за эту страну я уже воевал. Не сегодня и не здесь. И не с этими солдатами в шинелях мышиного цвета. С другими. Которые иногда были одеты в такую же форму, что носили и мы сами. Но и там была война, лилась кровь и погибали мои товарищи.
Война не кончается.
Она иногда затихает — на время. Но приходит час — и снова берут оружие в руки молодые парни в военной форме, чтобы защитить свою страну от нового врага. Он может быть разным, этот враг. Может носить форму — и ходить в гражданской одежде. Может стрелять тебе в лицо — и трусливо жалить в спину. Ничего от этого не меняется. Он всегда будет врагом, желающим убить именно тебя, как солдата, защищающего целостность своей страны. Или трусливым, гадящим исподтишка, мерзавцем, желающим, чтобы «этой страны» не было в принципе.
Все возвращается на круги своя. И перед тобою — именно перед тобою! Встает во весь рост выбор — с кем ты? Можно уйти вместе с этими симпатичными и обаятельными простыми парнями, одетыми в фельдграу. За ними Европа и большая часть цивилизованного мира. Они несут «свет и процветание», обещают освобождение от тирании «несчастному, обездоленному русскому народу». Много чего они несут…
А можно — остаться здесь. Рядом с погибшим солдатом. Он навряд ли задавался возвышенными мыслями о прекрасном, лежа здесь, на сырой земле, с винтовкой в руках. Скорее всего, просто думал о своем доме. О молодой жене, которая ждет его в осажденном городе. О сыне, которого ему уже не суждено никогда увидеть. Да мало ли о чем думается в такие минуты? А может быть, просто подсчитывал в уме остатки патронов, прикидывая — насколько их хватит? Увы… подсчеты оказались неверными — не хватило. Не патронов — жизни. Вот с этим и вышла главная загвоздка…
Торопливо рублю ветки и сбрасываю вниз приличную охапку — пусть со стороны не возникает никаких подозрений относительно того, чего это я вдруг тут задержался. Ещё охапка… так, хватит пока.
Спускаюсь вниз. Раскидываю ветки по окопам — уже лучше. Сую топор за пояс и топаю к телеге.
— Что-то нужно, Макс? — интересуется фельдфебель. — Не забудь — через час у нас обед! Я уже распорядился согреть воды — будет горячий чай!
— Что ж я — враг своему желудку? Не забуду, ещё и раньше всех прибегу! Лопата мне нужна, надо слегка подсыпать земли, тогда ветки не будут так торчать во все стороны.
— А ты это правильно придумал! — уважительно кивает Мюртц. — Пожалуй, я кого-нибудь пришлю тебе на помощь, как закончат свою работу, разумеется…
Отказаться? Это будет выглядеть странно — среди нас мало желающих вкалывать в одиночку.
— Было бы неплохо… — удовлетворенно киваю ему. — Тогда я пока веток нарублю.
Возвратившись назад, первым делом лезу в кусты.
Пожалуй, лучшего места для могилы, чем этот окопчик, я уже не придумаю. Его только углубить слегка
