— и все.
Осторожно вытаскиваю тело бойца из окопчика. Кладу его рядом.
Так, зарубки — рост у него чуток меньше моего, сойдёт… Сбрасываю шинель и остервенело машу лопатой.
Двадцать минут — готово, на два штыка я эту ямку углубил. Нормально, никакое зверьё его теперь тут не достанет.
Вырубаю в кустах обрубок древесного ствола, обтесываю один конец, так он легче войдет в землю. На другом конце стесываю кору и делаю неширокую площадку — для надписи. Стук топора разносится над лесом — полное впечатление от активной работы.
Теперь штык в руки, вырезаем надпись.
«Боец Красовский Максим Андреевич. 1942 год».
— Макс! Что ты тут делаешь?
Резко оборачиваюсь — Фишке!
Вольдемар Фишке — наша взводная «партийная канцелярия». Единственный бывший член НСДАП, кроме ефрейтора в нашем отделении. Но Мюртц — нормальный мужик, он ни к кому не пристает со своими проповедями.
А вот Вольдемар… Ходят слухи, что он в дружбе с ГФП. Не знаю… но проверять это никому не хочется. Лучше его не задевать — спокойнее будет. Рано или поздно он тоже отстает, главное не слишком ему возражать.
Однако, что-то нужно ему отвечать!
— Могилу рою…
— Себе?
— Ну, я пока ещё жив… Русскому.
— Кому?! — искренне удивляется Фишке.
— Вон лежит тело. Похоронная команда его попросту не заметила, он заполз в кусты, чтобы тут умереть, вот и пропустили. Нехорошо это — вот так лежать под дождем в лесу. Представь — а если бы это был наш солдат?
Отчего-то мне совсем не хочется рассказывать ему о том, как на самом деле погиб мой прадед. Как здешние немцы относятся к снайперам?
— Макс! Ты что? Совсем двинулся умом? Это не наше дело! Доложи Мюртцу, тот передаст по команде и…
— И никто сюда не придет. Завтра-послезавтра командир полка проедет мимо, и про этот участок дороги все снова позабудут. Тело так и будет тут лежать.
— И что? — недоумевает наш партиец. — Пусть гниет! Это же недочеловеки! Ничуть не лучше обезьяны! Нет, ты точно повредился умом, а не только память потерял… Хорошо, что ефрейтор отослал меня тебе помочь, а то бы тут так с ним и возился бы! Сбрось его в яму — и все тут! Хотя…
Он обходит тело и присаживается на корточки. Вытаскивает из ножен штык.
— Ого! Да у русского золотой зуб!
— И что? — не понимаю его я. — Тебе-то какое дело?
— Не скажи… — покачивает Вольдемар головой. — Был бы стальной — другое дело! Это же золото, думкопф!
— Ты хочешь его выломать? — понимаю я.
— Ну, раз уж этого не сделал ты… а руки я потом отмою, вон в той ямке есть вода…
И что теперь?
Я буду хладнокровно смотреть на то, как эта сволочь выламывает коронки у мертвого бойца? Да и будь он не моим прадедом — такого нельзя допускать!
— Фишке! Это… это — недостойно истинного немца!
— Неужто? Расскажи это кому-нибудь из ГФП — то-то они станут смеяться!
Точно — он с ними в дружбе.
— И вообще, Макс, — поворачивается он ко мне. — Что-то ты неправильно себя ведёшь… смотри…
Р-раз!
Лопаты у нас хорошие. Прочные и остро заточенные.
И каски у Вольдемара нет… да и не сильно она бы ему помогла…
Я же не только голыми руками драться могу.
М-м-да…
Положеньице…
И что теперь делать?
Минут через пятнадцать всех позовут на обед. Тогда-то нас и хватятся. И как далеко я успею за это время убежать? Без еды, с одной винтовкой и тремя патронами?
Найдут.
И быстро — Мюртц служил лесником, умеет находить следы и ходить по лесу.
Ну, троих-то я завалю… а дальше? Прижмут огнем и гранатами забросают — не хочу.
Значит — надо чтобы не нашли.
Значит — ефрейтора валим первого. Ага, если я его увижу — он-то ведь тоже не лопух.
И прадеда не похороню по-человечески… обоих нас не похоронят.
Что делать-то?
— Извини, дед Максим, — наклоняюсь я к нему. — Обожди ещё чуток, лады? Ведь больше же ждал…
Скатился с края ямы комок земли, толкнул руку погибшего бойца. Словно дернулась она в успокаивающем жесте — мол, не переживай, дождемся!
Снимаю с его пояса ножны со штыком. Хороший штык у СВТ — широкий, ножевой. В рукопашке — самое то. А вот на винтовке… Лучше бы старый, тот удобнее. Ну да ладно, у меня еще один есть — на поясе висит. Да ещё топор! И лопата — её же нельзя в лесу оставлять, непорядок! Не поймет меня хозяйственный ефрейтор. Правда, я навьюченный буду… не как верблюд, но, около того. Ну и ладно, меньше подозрений вызову.
Народ уже собрался у повозки и нетерпеливо притоптывал ногами, ожидая последних подходящих. Орднунг — есть все должны сесть одновременно. И одновременно же — закончить.
— Макс! — окликает меня ефрейтор. — А где Фишке? И что это ты сюда приволок?
Винтовка лежит у меня на плече неправильно, прикладом вверх, таким образом, что вперед торчит тускло поблескивающий штык.
— Там в кустах валяется убитый русский! — кивком указываю направление. — Вот это я у него забрал — она с оптическим прицелом!
— Да? Ну, а Вольдемар куда запропал?
— Он что-то там нашёл… ну, у этого русского. Вот и задержался немного. Сказал, что сейчас прибежит.
Мюртц хмурится, видимо, знает об этой привычке нашего партийца.
— Ну, тем хуже для него! Поздно приходящим — кости! Начинайте, парни!
Подхожу к телеге. Все уже столпились возле неё, тянут руки к нарезанному хлебу и исходящему паром котлу с чаем. Все без оружия — винтовки стоят в козлах метрах в пяти от телеги. Только Мюртц не выпускает из рук автомат. И в десяти метрах от нас прохаживается часовой. У него оружие за плечом — как и положено по уставу. Слава Богу, что показанный мною «альпийский хват» пока у нас не прижился. Было бы существенно хуже, перехватить оружие из этого положения — пара пустяков.
Аккуратно снимаю с плеча лопату и втыкаю её в землю. Беру СВТ правой рукой за ствол, прямо возле места крепления штыка. А левой перехватываю чуть дальше.
Странный хват?
Кто б спорил…
Ни выстрелить, ни штыком ткнуть… никого это движение не настораживает.
А про приклад — забыли?
