Это уже мой ляп! Не подумал о том, что все пленные небриты и заросли. А конвоиры такими быть не могут. Нельзя нам близко к немцам подходить, спалимся на раз-два!
Ставлю мотоцикл у обочины и грязью залепляю номер. Ладно, это пленные такие глазастые оказались — номер запомнили. С одной стороны, это и понятно. Ничто так не обостряет слух, зрение и память, как сидение за решёткой или стояние за проволокой. Любую мелочь замечаешь! Вдруг именно она поспособствует побегу? На мое счастье охранники не опознали мотоцикла. А может и опознали, но я слишком уж на них попёр? Командный тон, форма и немецкий язык — это для них вроде условного рефлекса вышло. По принципу — кто палку взял, тот и капрал?
Томительно тянется время…
Ладно, пока колонна не подошла, прикинем хрен к носу.
Нападение прошло относительно гладко и быстро — никто и пискнуть не успел. Это ладно, теперь как дальше быть? Перед ребятами я, вроде бы, и не лоханулся нигде. Во всяком случае удивленно никто не смотрел и вопросов не задавал. Да и в разговоре… тоже пока нормально всё шло. Форма немецкая, конечно, удивила всех, но объяснениям поверили. Пока поверили. Чую, что разговор основной позже будет, когда от задора боевого парни отойдут, да очухаются. Тут меня в оборот-то и возьмут…
Хотя на попутчика своего я вроде бы впечатление произвел. Собственно говоря, не я, а два дохлых фрица. Особенно офицер…
Это мне в плюс.
Непрост этот дядька, совсем непрост.
Так оно и хорошо, что я именно с ним поехал. Или это он со мной прокатился? Да ну… паранойя какая-то.
В чем меня можно подозревать?
В том, что я немец?
Ага, зарезавший двоих своих и пристреливший конвоиров. Перед кем комедию-то ломать, перед штрафниками? Цель какая? Внедриться… куда?
Не — это бред.
Для меня бред.
А здешний народ в такое поверить может, тут, насколько я помню, ещё и не такие фокусы прокатывали.
Нельзя расслабляться, нельзя. И оружие под рукой держать надо.
Зачем? Я что, буду стрелять в своих? В тех, кого только что вырвал из лагеря?
Не буду.
Но они — они могут.
Не оттого, что спасенные мною люди какие-то злые и неблагодарные. Тут жизнь такая — на слово мало кому верят. Хотя нет, исключения тоже вроде бывали.
Память, память!
Как ты меня сейчас подводишь!
Что я им буду говорить?
Но колонна подошла вовремя. Никто не появился на дороге, лишь парочка грузовиков, не задерживаясь, проехала мимо перекрестка. Увидев за стеклом головной машины офицерскую фуражку, вытягиваюсь. Тот небрежно кивает, и машины проезжают мимо.
Пронесло…
Поэтому, не дав мужикам присесть, я в темпе гоню их дальше, попутно объяснив свою оплошность с переодеванием. Обдумав всё, сходимся на том, что испытывать судьбу и дальше — глупость несусветная.
— Вот что, мужики. Забирайте свою одежку, винтовку — и двигаем в лес. Мотоцикл тут пока припрячем. За едой мне одному идти надо. По дороге — лесом долго очень будет. У меня там причиндалы есть, принесу и утром побреемся. Дальше опять маскарад — вдвоем-втроем за оружием сходим. Один не унесу.
Это неправда. Унести, а тем более, увезти я могу всё и один. Но лучше иметь рядом с собою свидетелей, мало ли как там всё обернется дальше?
Мужики переглядываются. Похоже, моё решение не всем по душе.
— Ты это, Максим… может, утром все пойдем? — говорит мне коренастый.
— Дык… — пожимаю плечами. — По дороге, один фиг, не выйдет — срисуют нас на раз-два. Не очень-то вы на настоящих фрицев похожи — худые да обросшие. А по лесу… можно и так, только я здешнего леса не знаю, сюда по дороге шел. Долго идти будем.
— Зато вместе.
— Ну, раз так… можно и вместе.
Опустошаю свои запасы — банка консервов, галеты, ещё кое-что. В багажнике мотоцикла находим бутылку вина и немного еды. Крохи, ежели на всех делить. Но иначе — никак.
Большого костра разжигать нельзя, а ночи ещё холодны. Что делать? Лечь рядом и прижиматься друг к другу? В принципе, можно, но все равно — холодно. А ребята все не шибко здоровые.
Выслушав всех, встаю.
— Сюда идите.
Большой выворотень и приличная яма под ним. Снимаю с пояса лопатку и начинаю рыть землю.
— Веток наломайте. Или нарубите, вот штык.
Втыкаю его в землю. Вытащивший его солдат переступает с ноги на ногу — рукоятка штыка забрызгана кровью, я не успел вычистить оружие.
— Крови не видел? Оботри, всего-то и делов.
Наконец яма готова, есть и ветки. Кладем их на склон ямы, сверху бросаем немецкие шинели. А внизу разжигаем костерок. Небольшой, да и выворотень закрывает огонь хорошо.
— Тут и ляжем. Боками прижмемся, а ноги огонь согреет. Шинелями накроемся, всем хорошо будет.
— Колымская это придумка, — неожиданно говорит один из солдат, с поседевшими висками. — Сосед мне рассказывал — они так грелись.
— А что ж ты раньше-то молчал? — удивляется коренастый. — А кабы Максим не вспомнил, то мерзли бы все до утра?
Седой виновато разводит руками.
— Да и вспомнил-то, как всё увидел, а так…
Выставляем часового и заваливаемся спать. Меня в караул не назначают, а с боков ко мне прижимаются сразу с обеих сторон. Вроде бы и правильно всё… и оружие при мне. Или это так шинель немецкая на всех действует?
И снова во сне я вижу тот же костер и всё тех же сидящих вокруг него людей. Слышу те же самые разговоры и участвую в них. По-дружески переговариваюсь с Чуковым, что уже совсем не кажется мне странным. Мы с ним перебрасываемся какими-то репликами, обсуждаем всевозможные события, о которых, надо полагать, хорошо осведомлены. Но на этот раз здесь присутствует и новый персонаж. В отличие от всех нас, одетых либо в германскую форму, либо в форму РККА, на нём незнакомая мне пятнистая одежда. Чуть мешковатая, она скрадывает очертания фигуры незнакомца. Незнакомца? Отчего-то я уверен в том, что знаю и его. Пятнистый пока не вмешивается в разговоры, греет руки о кружку с чаем, из которой иногда прихлебывает. Он в возрасте — старше любого из нас. Не участвуя в разговорах, незнакомец, тем не менее, внимательно к ним прислушивается. В те моменты, когда он двигается, наливая себе чай, или что-то поднимая с земли, замечаю его непривычную манеру передвижения. Он словно бы скользит вдоль какой-то линии. И от этого очертания его тела иногда смазываются, и пятнистый на секунду «выпадает» из поля зрения, будто бы бледнея на фоне окружающих. Но я не удивляюсь этому, такая манера движения мне отчасти знакома. Я даже уверен в том, что и сам могу делать что-то похожее.
А вот пробуждение было совсем неприятным — меня кто-то укусил! Ей-богу, поклялся бы, что комар, но укус существенно слабее. Да и какие комары в апреле?
Чертыхнувшись в сердцах, приподнимаюсь и хлопаю себя по шее. И замечаю сидящего рядом бойца, который прожаривает над костерком свою гимнастерку. В голове словно щелкает — вшей изводит. Вот, кто
