меня куснул… Нет, такого подарка мне не нужно категорически!
Встаю и ищу глазами коренастого. Похоже, он тут за главного, вот с него и начнём…
Он сидит у костра и тряпочкой протирает патроны к винтовке. Кстати, надо будет у них малость позаимствовать боезапаса, у меня же винтовка без патронов стоит — непорядок!
— Утро доброе! — присаживаюсь я на подтащенный поближе к огню разлапистый пень.
— И тебе здравствовать, — спокойно отвечает мой визави.
— Познакомимся, может быть, всё-таки? А то не дело это — вроде и не вместе идём…
— Отчего нет? — пожимает он плечами. — Только мы-то все уже промеж себя насквозь перезнакомились, времени хватало…
— Ага, сталбыть, я один остался? Тады — Красовский я, Максим Андреевич. Из разведки, снайпером там был. Да что ж я просто так-то говорю? Вот! — и на свет божий появляются мои документы.
А вот это — риск! На фото в комсомольском билете изображен лопоухий парнишка лет шестнадцати, весьма отдалённо на меня похожий. Правда, исходя из тех же документов, мне сейчас лет на пять-шесть побольше, так что я просто обязан выглядеть старше. Да — но не настолько же!
— Смотри-ка! — через плечо моего собеседника заглядывает бывший пассажир мотоцикла, что ехал со мною до развилки. — Даже комсомольский билет сохранил?!
— А что ж тут такого? — недоумеваю я. — Документ ведь!
— Да за такой документ, парень, тебя немцы враз к стенке и поставят! Как комсомольца.
— Пусть поймают ещё! — огрызаюсь я, неожиданно агрессивно. — Ловилка такая у них не выросла ещё! Гляну я на такого ловилу!
На секунду разговор зависает — слишком уж неожиданной оказывается моя вспышка агрессии. Коренастый аж в лице изменился.
— Э… гх-м-м… ну, то, что документы сохранил, оно конечно… Так ить, фронт-то, он отсюда вдалеке, как же ты тут-то оказался?
— Хм! А вы сами?
Вот язык-то мой неуёмный! Сейчас мне в торец дадут — и справедливо, ибо за дело!
— В разведку нас послали, пушки ихние выведать, — спешу исправить сложившуюся ситуацию. — Да только не нашли мы их, успели фрицы уже куда-то увезти. А как назад пошли — шарах! Начали они наступление. Нас и отрезало… ещё несколько дней у линии фронта бродили, всё перейти хотели — никак! В перестрелке нас надвое располовинили, не успела часть группы дорогу перебежать — немецкие машины поспели. Стали мы обход искать, лесом решили пройти. Да нарвались сызнова на ихнюю колонну — тут меня и приложило…
— Сильно? — интересуется кто-то позади меня.
Не оборачиваясь, снимаю ремень и сбрасываю китель и майку.
— Ох ты…
Ага, вот те и ох! Ещё в госпитале немцы покачивали головами, разглядывая осколочные раны у меня на спине. Откуда они у меня — не помню сам. Но выглядят весьма зловеще.
— Вот так… Сознание я потерял, и в себя пришел только в деревне. Со слов хозяина, меня к нему приволокли месяца полтора назад, с тех пор и лежал пластом. Только выздоравливать стал, здрасьте — сызнова фрицы пожаловали. Деревню все вверх дном перевернули. Тем и спасся, что полуодетым в окно выскочил. Успел сбечь, пока они все дома не проверили. А немцы жителей с собою увели… — продолжая говорить, понемногу напяливаю одежду назад.
— Зачем? — спрашивает кто-то
— Я знаю? Как ушли они, вернулся в дом, винтовку из подпола вытащил и бумаги свои. Только вот с патронами — фига! Нет их ни одного, видать, ребята всё унесли. Пару дней бродил вокруг — всё ждал, чтобы кто-нибудь вернулся. Нет никого. А жрать охота, между прочим!
Зря, наверное, про еду вспоминаю, за спиною кто-то горестно вздыхает.
— Плюнул на всё, пошел к станции. Верст десять всего-то и идти. Спрятал винтовку в кустах, да подкараулил немчика прохожего… Дальше уже наглее пошел, в форме ихней и с оружием. Давил их потихоньку. Где одного, а где — и поболее.
— Не боязно было? — спрашивает коренастый.
— А! Двум смертям не бывать! Злой я шибко на них…
— Это заметно.
— Ну, дык! Разжился потихоньку едой, автомат добыл, гранаты. А потом и колонну вашу увидел…
— Нашу?
— Ну, ту, что в лагерь к вам вели. Вот и пошел следом. Беда в том, что не знал я — куда идти?
— А как нашел?
— Грузовик, в котором охрану возят, увидал. Эмблема у них на рукаве приметная, на машине такая же есть.
— Есть! — подтверждает «пассажир».
— Во! Ну а мотоцикл ихний — тот вообще на меня дуриком вылетел. Офицер пристал — что да как?
— Да уж, пристал! — фыркает «пассажир». — Мимо проехал — целее бы остался…
— Сам виноват! — снова срываюсь я. — Неча было приставать, мол, смирно встань, да не так стоишь… но хоть польза с него была — про вас сказал.
— Так ты и язык их знаешь?
— С двенадцати лет говорю! У меня двое одноклассников — дети немецких коммунистов! У одного — отец даже Тельмана знал!
Странным образом это заявление впечатления не производит.
— Да, парень… досталось тебе… — кивает коренастый. — А что призвали так поздно?
— Как это? — «удивляюсь» я. — Как война началась, так сам и пришел.
— Так по году-то — раньше должны были призвать.
Спускаю брюки и демонстрирую зажившую рану в ноге. На этот раз все молчат.
— Не годен я по мирному времени-то…
— Чтось-то тебе так везёт-то… — качает головою «пассажир». — То спина, то нога…
— Руки показать? Там тоже есть! На ногах свои отметины имеются.
— Ладно, Максим, хорош — не заводись! — возвращает мне документы коренастый. — Будем знакомы, старшина Корчной Павел Борисович.
Он протягивает мне руку.
— Ох… извините, товарищ старшина, — порываюсь я встать.
— Сиди-сиди, — похлопывает старшина меня по плечу. — Ишшо набегаисся…
— Ладно… — остывая, говорю я. — О другом спросить хотел, товарищ старшина.
— Ну-ну! — одобряюще кивает он. — Давай!
— Да я вот про что! — указываю на бойца, который только что «прожаривал» на костерке свою рубаху. — Забодают нас «пассажиры», так ведь?
— Так где ж тут санобработку мы найдём, да вошебойку?
— И без них проживём! — поворачиваюсь я к окружающим. — Кого ещё они заели?
— Ну меня… — приподнимается худой, как жердь, боец.
— Снимай одежку! Да всю, не менжуйся, тут баб нет!
Тот не ломается и одежду с себя сбрасывает.
— Снег под деревом видишь? — тыкаю рукой в сторону. — Скачи туда, да весь им и оботрись. Потом шинелку фрицевскую бери, ей и накроешься.
Встаю с места и беру в руки свою лопатку — она так и осталась стоять вчера под деревом, куда её приткнули после углубления ямы под выворотнем. В несколько взмахов выкапываю ямку, куда и укладываю одежду бойца. Присыпаю её землей, оставив на поверхности только края рукавов и брючин.
— Вот так… Вше под землею хреново, вот она наружу-то и поползет! Тут мы её огоньком-то и припалим. И всех делов!
Корчной одобрительно крякает и тотчас же озадачивает ещё троих человек подобным же образом. Правильно, трофейных шинелей у нас всего четыре, больше народу от холода не укроем.
