— Присаживайтесь, мой друг! — майор привстал из-за стола, указывая своему гостю на стул. — Кофе?
Обер-лейтенант, осторожно присел на стул, стараясь не потревожить перевязанную руку.
— Благодарю вас, герр майор, это было бы весьма кстати. Бегая по лесам, я как-то уже отвык от таких прелестей.
— Отчего вы не легли в госпиталь?
— Царапина, герр майор. Скоро заживет. Врач, правда, настаивал… но мне удалось его уговорить. Не знаю, надолго ли? Скоро приедет его начальство…
— … У которого может быть и другой взгляд на вещи, на так ли?
— Увы, да…
— Не расстраивайтесь так. Это ведь и я приложил руку к тому, чтобы он не отправил вас сразу же на излечение.
— Вы, герр майор?
— Да, мой друг. Удивлены? Напрасно… могли бы уже заметить, что я в с е г д а знаю и могу чуть-чуть больше, чем это считают окружающие.
Скрипнула дверь, солдат внес поднос с кофейником. Сноровисто сервировал стол и бесшумно исчез за дверью.
— Если вы не возражаете, Гельмут, я за вами поухаживаю.
— Право слово, герр майор, мне как-то неловко…
— Что именно, мой друг? То, что вам наливает кофе старший по званию, или то, что вы его обманываете?
Обер-лейтенант вспыхнул и попытался встать. Но повинуясь жесту хозяина кабинета, снова опустился на стул.
— Но… я все изложил в своем рапорте, герр майор!
— Гельмут, я старый служака. И тоже хорошо умею писать рапорта, особенно победные. Но, что самое главное, я умею их ч и т а т ь! И неплохо, смею заметить. Вы всё ещё негодуете? Напрасно. Хотите, чтобы, я всё пояснил? Охотно. Где бумаги Хильгера, обер-лейтенант?!
— Но… он же был убит!
— И пьяные русские солдаты растопили печку секретными документами ОКВ? Я очень хорошо понимаю, отчего в вашем рапорте был сделан особенный акцент на пожарах в некоторых землянках. Теперь ведь невозможно установить, что именно там сгорело? Так?
— Э-э-э… — Гельмут на секунду потерял дар речи.
— Так. И отсутствие пленных тоже очень хорошо объяснено — вы опасались за жизнь своих солдат, не так ли?
— Да.
— Похвально! Со всех сторон! Раненый офицер не покинул поля боя, продолжая руководить атакой. Проявил разумную заботу о сохранении жизни своих солдат. Как вы полагаете, Гельмут, Железный крест вам за это уже обеспечен?
— Но я не думал о наградах, герр майор!
— Да? Странно, а чьё же тогда представление лежит у меня на столе? По-моему, гауптман Лемке написал его ещё утром… А вы не знали, что я о б я з а н визировать и такие бумаги? Непростительный промах, мой друг… — помощник коменданта откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Я…
— Да-да, слушаю вас! Прорезалась память? Бывает… Кстати, а сколько человек осталось в вашем подразделении?
— Тридцать четыре солдата и один офицер.
— То есть, как полнокровная боевая единица, ваш отряд более не существует? М-м-да… а я на него так рассчитывал! Десять человек вы потеряли у лагеря. Понимаю, это была не ваша вина — там командовал штабс-фельдфебель Ройтерман. Но вот погоню за напавшими на склад диверсантами — организовывали уже вы! Сколько человек потеряли в том бою? Тридцать шесть? Или я ошибаюсь?
— Нет… — обер-лейтенант всё ещё не понимал куда клонит его собеседник.
— Впечатляет! Менее, чем за два месяца! И это — специальное подразделение, созданное именно для борьбы с подобными русскими диверсантами! Кстати, именно после того боя, я обратил пристальное внимание на тактику, использованную русскими в тот раз. Убитый командир диверсантов — кадровый офицер?
— Э-э-э… служить начал в 1941. После училища, последнее звание получено три месяца назад. Его документы удалось найти.
— А подобный фокус с засадой применяли финны! Во время «зимней войны». Вы это знали? — ехидно прищурился хозяин кабинета.
— Нет, герр майор.
— Откуда же это мог знать русский офицер, который в то время в армии ещё не служил? И ещё. Судя по атаке диверсантов на склад, в тот момент ими командовал кто-то другой. Возможно, именно тот самый старший лейтенант! Вам это не приходило в голову?
— Я думал об этом.
— И ничего мне не сказали?! Почему? — картинно удивился хозяин кабинета.
— Э-э-э… я не думал, что это так важно…
— Не думали? А напрасно, мой друг! Надо было думать! Не знаете ответа — спросите у тех, кто старше вас!
Майор достал из ящика стола пачку сигарет, закурил и без всякого перехода спросил.
— Что показал пленный русский?
— Они не смогли передать информацию, полученную от Хильгера, сломалась рация. И их командир где-то спрятал портфель полковника. Найти его нам не удалось. Возможно, что он действительно сгорел…
— Что ещё? — майор сделал пометку в своем блокноте.
— Было два отряда. Засадой и нападением на Ройтермана командовал командир второго. Его ранило, и старший лейтенант распорядился оставить его и нескольких других раненых у каких-то крестьян…
— У каких?
— Пленный этого не знал, — развел руками обер-лейтенант
— И поэтому вы его пристрелили… да… Пейте кофе, он остынет.
— Что теперь будет, герр майор?
— С кем? С вами? Или с этими русскими?
— Ну…
— Представление на вас я подпишу. Правда, не сейчас… А вот лечь в госпиталь и тем самым увильнуть от исполнения своих обязанностей командира — не дам! У вас ещё остались люди. Осталась и задача, поставленная мной. Будьте любезны её выполнить! Тогда и вернемся к вопросу о Железном кресте…
Где-то в глухом лесу.
Июль, 1942 год.
— Ну что, головорез, набегался? — Ерофеич стоит у забора и, опираясь на палку, смотрит на меня из-под кустистых бровей. Он не одобряет моих пробежек по лесу, считает, что таким образом я только оттягиваю процесс выздоровления. А что я могу поделать, если чувствую, что мои мышцы понемногу слабеют? Лежание в доме мало способствует тому, чтобы они окрепли.
Что до прочих раненых, то они безропотно выполняют все указания старого лесника. Сказано лежать — лежат. Ходить — ходят. Понемногу выправляются, это да. Наверное, я и сам поступил бы так же, но жажда деятельности меня буквально распирает. А ведь пролежал я — ничуть не меньше прочих! И в отличие от них — вообще безмолвно и безгласно.
Взрывом меня шарахнуло о камень, и многострадальная голова в очередной раз отключилась.
