прихватила с собой Иру.
Они поехали к Христо. Он жил в престижном районе Ханоя, достаточно просторно. У него был телетайп и прочее оборудование, необходимое корпункту. А на комоде стояла череда слоников. Тогда они уже перестали быть признаком мещанства в Москве, но любители их все еще казались странными. Она спросила:
— Слоники?
— Да. Но у меня есть свое объяснение этимологии слова «Слон». Его однокоренное слово — лоно.
Ира решила, что он кое-чем озабочен, если даже здесь видит сходство.
— Ну, а кто у вас, милый Христо, убирает такие апартаменты? — пропела Наташа, интригующе улыбаясь после осмотра квартиры.
Христо был красивый парень. Довольно высокий. На фоне миниатюрной пухленькой Наташи он казался просто гигантом.
— О, ко мне приходит вьетнамская девушка.
— Одна и та же? — с намеком спросила Наташа.
— Да, уже два года, — ответил он.
Они поняли друг друга. Откровенность его несколько покоробила. Хотя Ира давно запретила себе чему-то удивляться, находясь среди людей своего круга. Просто отдавала себе отчет, что знает еще не все. А знать надо все. Не важно, пользуешься ли ты сама этими знаниями.
Именно здесь они познакомились с Христо.
После недолгого застолья Наташа с Борисом ушли в дальнюю комнату, в библиотеку за телетайпом. Ира слегка удивилась, но догадалась.
Христо сделал музыку погромче, на всякий случай, и налил Ире вина. Вино было вкусное.
— Вьетнамское? — спросила она.
— Нет, что ты. Южно-африканское. Ничуть не хуже французского, между прочим.
Ира кивнула.
— Никогда не пробовала.
— Но ведь у вас нет дипотношений с ЮАР.
— Конечно, — сказала Ира. — Но и у вас тоже нет.
— Ты имеешь в виду Болгарию? — Он вскинул брови и, улыбаясь, посмотрел на нее.
Она вдруг покраснела и запустила пятерню в волосы, приподнимая их над ухом.
— Тебе жарко? Я включу кондиционер.
— Да, — сказала она.
— Так вот, я сейчас во Вьетнаме. Как патриот я бы пил болгарские вина. Но их здесь нет. Ну так как? Пошли?
— Куда? — спросила она.
— Ну как куда? В мою спальню.
Ира вспыхнула до корней волос. И вскочила.
— Знаешь, дорогой, ты сейчас же сядешь за руль и отвезешь меня обратно в гостиницу.
Сердце ее колотилось, как бешеное. Подумать только, да как он смеет...
Он понял, что она рассердилась всерьез.
— Прости, но я подумал, если ты пришла...
— Я пришла с подругой! Ясно?
Он оторопело смотрел на нее.
Ира вдруг догадалась, что он ничего не понимает. Ах, Наташа! Ну погоди!
— Меня пригласили в гости к коллеге.
— Ах так. — Он откинулся на спинку кресла. — Извини. Понял.
— Так что сметать пыль со своих слонов будешь с уборщицей.
— Благодарю за разъяснения. Что будем делать? Потанцуем?
Потанцуем? — подумала Ира. Внутри у нее все дрожало и колотилось. А почему бы нет? Она шла на вечеринку и вполне может протанцевать.
Она встала и почувствовала, как дрожат у нее колени. Нет, нельзя, чтобы он заметил.
Он обнял ее и повел. Музыка была медленная, плавная. Голова кружилась от вина. Ничего, ничего, ничего, говорила она себе, чувствуя, как его руки жгут кожу через свитер. Покружив по гостиной, он вернул Иру на диван и сел рядом. А потом они говорили о книгах, о фильмах, что-то он рассказывал о семье, о детстве.
Вдруг дверь распахнулась и на пороге возникла парочка. Наталья пристально посмотрела на Иру.
— Ой, а почему это вы здесь?
— А где мы должны быть? — задиристо спросила Ира.
— Ну... — сказала Наташа.
Но Борис дернул ее за руку.
Потом они еще немного выпили и Христо встал.
— Ну что, поехали? Я вас отвезу.
Он усадил их в свою зеленую «тойоту» и отвез в гостиницу.
Вот так они познакомились с Христо.
А потом нос к носу столкнулись в лифте самой большой гостиницы в Ташкенте. На кинофестивале.
Вот там-то все и началось. Внезапно, как солнечный удар. Ира не узнавала себя, но ни в чем не винила.
Она помнила, как вошла в его номер. Она ничего не говорила, когда он, едва заперев дверь на ключ и вывесив табличку «Не беспокоить», дернул за тесемку воротника и уставился на белый кружевной лифчик, через который дразняще виднелись темные соски.
— Я так и думал.
— Что... — прошептала она, не узнавая себя. А ведь сколько раз она гнала от себя воспоминания о нем после возвращения из Ханоя. Она злилась на него — если бы он подошел к ней иначе... Что, неужели бы пошла с ним в спальню?
Но сейчас? Сердце стучало, как бы отбивая: на-пле-вать, на-пле-вать.
Господи, она молодая, незамужняя... Кому от этого плохо?
А он женат... Он сам говорил про жену и детей.
Это его проблемы.
В голове проносились обрывки мыслей, но тело не могло думать. Оно жило по своим законам и желаниям. Оно млело, когда он все глубже опускал декольте на платье, потом умело расстегнул лифчик и охнул.
— Я так и знал.
— Что... — снова прошептала она, не в силах сформулировать вопрос.
— Неважно.
Он знал, что у нее прекрасная фигура. Не такая пышная, как у жены, а изящная, тонкая, знал, что у нее круглые груди, точно выточенные мастером, совершенной формы. Белоснежная незагорелая кожа.
Он все ниже опускал ее платье, собираясь вынуть ее из него, как ребенка вынимают из пеленального конверта. Он так вынимал из конвертов своих девочек, когда они были маленькими. Он радовался, что у него растут девочки, он любил их трепетно. Карие глаза горели желтоватым огнем, губы жаждали поцелуев, но он медлил. Он хотел сперва увидеть ее всю.
Платье упало к ногам. Он приподнял ее, ухватив за локти, переставил, будто она и впрямь была мраморной статуей и жадно оглядел ее всю. Сейчас она была в крошечных белых трусиках, простых, хлопчатобумажных. Светлые кудряшки виднелись из-под резинки. Он нагнулся и поцеловал.
Она застонала и, внезапно вскинув руки, обхватила его за шею, как маленькая девочка, подогнув ноги, повисла.
Он не пошатнулся. Подхватил ее под попку, как ребенка, и понес к кровати.
Он положил ее на покрывало, и она закрыла глаза, готовая ко всему.
В один миг он сбросил с себя одежду и навалился на нее, прижавшись к ее губам губами; она раскрыла
