братишек — мировую революцию в два счета зажгли бы!..
— Смотри, кто в товарищи к Леонову шьется! — Никандр Фисюненко даже привстал, чтобы лучше разглядеть Коренева.
А к столу пробирался Зеликман. Пригладив рыжую копну волос, заговорил с горячностью:
— Вы читали, товарищи, насчет ГОЭЛРО? Надеюсь, читали. Тридцать электростанций построить в России. Тридцать! Сегодня ноль, а завтра — тридцать! Черт-те как заманчиво. Мужика посадить на трактор. За это стоит побороться. Наш паровоз, вперед лети! В коммуне — остановка. Нет, не остановка. Мы пойдем дальше…
— Иося, ближе к делу! — остановил его Васильев.
— А то не дело, если коммунист верхом на жеребце въезжает в церковь? Очень большое дело, товарищи! Очень большое. Оно на руку бандитам. Это никуда не годится! Это я говорю вам — Иосиф Зеликман. Вот заменили продразверстку на продналог — вздохнул крестьянин. Доверием к мастеровому проникся. А ты, товарищ Леонов, дал подножку этому самому союзу рабочих и крестьян. Понимаешь, что я говорю?.. В Одессе восемь месяцев жили с керосином, а на пасху большевики дали электричество. Почему? Чувства народа уважают!..
— Понятно! — Рабочий пристукнул по столу тяжелой рукой. — Кому еще слово?..
Бочаров проковылял между рядов, тяжело опираясь на палку.
— Наказывали Леонова, конечно, не за выпивку. Мне это ясно. Его партия осудила за анархистские замашки. И я расцениваю проступок Леонова именно так. И если в коннице как-то можно было простить выходку Леонова, то мы в ЧК не имеем права! Чекист — это как святой!
— Это ты брось — делать с меня святого! — крикнул Коренев.
— Ты, Коренев, вот что: в кильватер к Леонову не пристраивайся! Разные вы люди. — Бочаров навалился на трибуну, трость прислонил к столу президиума. — И тебе, Бижевич, скажу. Бывали мы с тобою в смертельных переделках. Боевой товарищ, ничего не скажешь! Но, извини, дури в твоей башке — хватит на десятерых! Накинулся на Леонова. Да он был уже наказан за проступок! А у нас он показал себя с лучшей стороны.
Бижевич опять вышел к председательскому столу. Горячо перечислял леоновские «грехи», загибая нервные пальцы на руке:
— Мухина не разоблачил вовремя — раз! Налеты бандитов на железную дорогу усиливаются — два! Погиб беспартийный машинист Иван Лебедев — три! Семья бедствует…
Морозов подсказал с усмешкой:
— Сымай сапоги, Юзеф Леопольдович! Пальцев на руках все равно не хватит.
В зале дружно засмеялись, а Бижевич закончил твердо, рубанув воздух кулаком:
— Не оправдал Леонов звания члена большевистской партии!
Добрый смех ребят тотчас погас: подобного заключения не ожидали.
— В одном прав Бижевич — нужно высоко держать звание чекиста, — заговорил Платонов, проходя вперед. Статный, в ловко пригнанной одежде, аккуратно подстриженный, он невольно вызывал уважение. — Можно много говорить и ничего не делать. Будто бы пустой ложкой во рту ворочать. Леонов — боевик! Но времена меняются, товарищи. Настает пора большого ученья. С этим у Семена Григорьевича слабинка. А то, что было раньше — он получил за то сполна…
Я переживал, наверное, больше всех. Лихой, сообразительный, беззаветно преданный революции Леонов и вдруг заявление — не оправдал!
Недавний эпизод из моей жизни запомнился особо. Как обычно, я пришел в отдел пораньше. Леонов был на месте, просматривал сводку происшествий за ночь. Я поздоровался. Он поднял голову:
— Громов, как же это вы вчера прохлопали бандита?..
— Так он же вдруг вылез через крышу!
— Ты должен все угадать заранее. Пошли к начальнику!
В кабинете Платонов сказал:
— Считаешь, получится опер?
Семен Григорьевич широко заулыбался, почесывая затылок:
— Усы бреет. Девятнадцать — стукнуло. А що треба?
— Ну, если усы… — Платонов тоже засмеялся, потирая белые руки. Видимо они уже договорились заранее о моем назначении оперативным уполномоченным ЧК. — Сам-то он как, не возражает?..
Леонов хлопнул меня по плечу:
— Не возражает! В партию вступил в техникуме. Есть хватка и чутье большевистское.
— Аминь! — Платонов подписал приказ о моем повышении.
И еще помню. В комсомольской ячейке ЧК обсуждали в ноябре 1920 года речь Владимира Ильича Ленина, которую он произнес на третьем съезде РКСМ. Горячо спорили: как можно учиться, если столько бандитов гуляет на воле! Юденича, Колчака, Деникина, Врангеля разбили, но врагов затаившихся не меньше пока. Чекисты это хорошо знали. Леонов, присутствовавший обычно на молодежных собраниях от партийной ячейки, задумчиво говорил в тот раз мне:
— Учиться, брат, положено. Ленин мудро и далеко видит. И мне вроде положено. Однако не могу. Учиться — это личное. Слабым грамотеем останусь, но уничтожу десяток бандитов. Это уже не личное. Другие после меня спокойно учиться станут. Может, дети мои, может, вы все… И я доволен буду: не зря жизнь прошла!
И его слова не расходились с делами. А теперь вдруг такой поворот. Неужели вычистят из партии?..
Леонов покраснел, как кумач, не поднимает головы. Усы его обвисли, и черный чуб разлохматился.
А Бижевич твердит свое:
— Селянам послабление делает.
Семен Григорьевич басовито отозвался:
— Не храбрись, Бижевич. Без народа мы, как мухи без еды, передохнем! И с бандитами возимся долго потому, что мало берем в помощники народ…
Поднялся за столом рабочий, пригладил редкие волосы, снял совсем очки. Не торопясь, вынул старенькую щербатую расческу, провел ею по рыжеватым, прокуренным усам.
— Мое слово короткое. Товарищи правильно оценили недочеты Леонова…
— Даже Бижевич? — Васильев вскочил и глянул в зал: «Да что же делается?»
Председатель комиссии хмыкнул, подмигнул Кореневу, сидевшему ближе к столу:
— Якый прыткий! Повторяю, по-большевистски крыли, до поту. Почувствовали, Семен Григорьевич, чи ни?
Леонов только крякнул и еще ниже опустил голову.
— Оставить в партии! — крикнул Морозов.
— Оставить! — громко поддакнул Васильев.
— Выговоряку теж скостим. Чи так я кажу? — Председатель впервые за вечер улыбнулся, открыв белые ровные зубы. Дождавшись пока уляжется шум, вызванный его решением, рабочий обратился к Леонову:
— Скостим-то скостим, но впредь, товарищ дорогой, не ошибайся! Должность у тебя важная. Народ доверил чекистам меч свой. Секите им с разбором. По врагам революции бейте.
— Постараюсь… не ошибаться. — Леонов смущенно теребил длинные черные усы, и увлажненные глаза его светились радостью.
— А тебе, товарищ Бижевич, советую теплоту пустить в свое сердце. Настоящий человек должен иметь теплое сердце!
Слова председателя потонули в дружных хлопках всего зала.
Федор Максимович Платонов вернулся из Харькова, где он участвовал в совещании руководителей Всеукраинской ЧК. Там обсуждался единственный вопрос: как скорее и окончательно ликвидировать бандитизм?..
Петлюра, Махно, Зеленый — позади! Но в лесах и глухих селах Украины засели мелкие группы
