матушки-родины, для своего народа. Это зычные голоса тех, кому доступ в высшие эшелоны власти воспрещен из-за отсутствия определенных качеств. Каких, впрочем, нетрудно догадаться. И вот они, наделенные разносторонними талантами, люди с тонкими чувствами, с острым слухом, прекрасным голосом, поэты, журналисты, художники, экономисты, психологи, литераторы, им перекрыт порой путь даже в высшие учебные заведения: ведь для того, чтобы стать студентом этой столь высоко чтимой структуры, нужно не столько обладать знаниями, сколько деньгами и связями.
Итак, общество разлагается. Сколько еще примеров упадка можно привести. Но все это ничто, по сравнению с тем, что оно несет следующим поколениям. Какое наследие мы оставляем нашим детям, сколько зла, измен, непонимания, предательств и убийств ждет их на жизненном пути?! И все это благодаря нам, мы все участвуем, вольно или непредумышленно, но все же являемся участниками в этом грязевом водовороте. И не в силах единиц людей уже остановить этот процесс. Конец неизбежен. Смешно. Смешно и страшно - человечество само себя изничтожает. Вот только человечество ли?…
У Саши начинало создаваться такое ощущение, как будто бы мир втянут в какую-то странную двухполюсную войну. Будто существуют два вражеских табора, заботящихся о каких-то разных, порой даже полярных интересах. Тогда ей это казалось безумием. Как же удивиться она потом, когда узнает, что была совсем недалека от истины, от того, каковым является существующий статус-кво в этом сегодняшнем мире…
*
Подобные мысли часто поселялись в очаровательной головке Саши, но, учитывая ее возраст и юношескую наивность, это были лишь размышления, не имевшие особого влияния на ее жизнь. И сейчас ей тоже хотелось отрешиться от всего этого и раскрыться навстречу будущему, которое, кто знает, может начаться именно сегодня, в объятиях именно этого парня. Увы. Как водится в таком возрасте, она глубоко заблуждалась. Через довольно короткий строк, после нескольких бокалов алкогольных смесей, которые поглотил ее спутник, она поняла всю глупость своих грез. Его грубость, навязчивость, вызванные влиянием спиртного, скорее поразили, нежели обидели ее. Никто доселе не разрешал себе так развязно и фривольно вести себя с ней. Вконец раздосадованная, Саша просто сбежала от “неучтивого” молодого человека. Более грубым словом назвать его ей мешали воспитание и врожденная интеллигентность. Так закончилось ее первое и последнее официальное свидание. С тех пор девочка замкнулась в себе еще больше, поняв, что изменить заведенный жизнью порядок не в ее силах. Но и участвовать в этом недостойном соревновании она тоже не желала.
“Сколько времени я так просидела в полной отрешенности от реальности? Мне чудилось, что со времени моего погружения в этот анабиоз прошло много, очень много времени. Странное чувство овладело сознанием: мне вдруг показалось, что я постарела лет на двадцать. Преувеличение, бесспорно, но непреложным оставался и тот факт, что с этого момента и вплоть до самой кончины я уже не смогу испытать утех, доступных детскому мышлению, больше никогда никто не увидит ребячества, которое порой так надолго остается в нас, что и в тридцать, даже и в сорок лет мы словно впадаем в детство, изумляющее окружающих. Никогда больше я не почувствую вновь, что значит быть ребенком.
Эта черта была пересечена. Моей, еще не вполне сформировавшейся, сущности суждено было безо всяких приготовлений повзрослеть, и как! Всего лишь за считанные месяцы. И, хотя мечтательность все еще оставалась неотъемлемою частью меня, несмотря на это, а может быть, именно поэтому, я острее, чем когда-либо, понимала всю нелепость своих мечтаний и безвыходность своего теперешнего положения. Звуки музыки стихли, как-то сами собой, запах лилий тоже куда-то исчез - ко мне постепенно начинало возвращаться понимание окружающего мира. Все пережитое казалось какой-то злой шуткой, а отрешенность была, по-видимому, лишь игрой моего разгоряченного воображения.
И вот сейчас, наконец-то придя в себя и чувствуя всю тяжесть, свалившегося на меня горя, я еще острее ощутила ту боль и горечь утраты, которые и наступают-то, как правило, лишь через некий промежуток времени после случившегося. Но я была не из тех, кто сходит с ума в подобных случаях. Нет, слишком сильной была моя натура, слишком крепким и эластичным сознание. И уже тогда я это, пока еще неясно, но начинала осознавать. Умопомешательство было слишком легким способом избежать всей тяжести навалившегося бремени. А мне, мне суждено было пережить все превратности судьбы, которые еще выпадут на мою долю. А их будет немало, начиная от самых мелких и незначительных недоразумений, и заканчивая столь смертоносными событиями, которые мало кто переживает и выходит из борьбы с непомутившимся рассудком”.
Она еще не раз вспомнит о своей способности ограждаться, но сколько раз она будет проклинать всех и вся за это же “достоинство”, которое будет приводить к тому, что ее душа, подобно печени Прометея, терзаемой орлом, будет затягивать нанесенные раны, а судьба вновь и вновь бередить старые и создавать новые. Ах, сколько, напоминающих о приключившихся с нею злоключениях, рубцов будет оставлено в ее сердце! Некоторые из них так никогда и не исчезнут, другие же будут либо сглаживаться, либо давать вновь о себе знать, по мере того, как она будет все глубже проникать в тот мир, в который втянул ее злой рок, и о котором она еще пока даже не подозревает. И если бы хоть кто-то сейчас поведал ей о том, что ждет ее в будущем, она бы просто рассмеялась ему в лицо, не поняв или же просто не поверив. Ах, тогда бы… Другой на ее месте либо сошел бы с ума в тот же миг, либо покончил бы жизнь самоубийством. А она? Она бы все равно пошла напролом, не веря в то, что с ней может приключиться подобное, не веря в то, что в мире может существовать такое зло, столь коварные измены, подлоги и убийства. Ох, как бы удивился Августин Блаженный, автор известного философско-богословского трактата “Исповедь”, который считал, что нету темноты, это лишь отсутствие света, или что нету зла - это лишь определенная мера добра, то есть, разный его уровень. О нет! Ошибаетесь, любезный. Зло есть. Абсолютное зло… И оно… Оно хочет править миром… Всегда хотело…
Но… К счастью, такого человека пока что рядом не было. Пока…
Глава II. Фрейн - глава вампиров.
Он все стоял…Стоял и смотрел на окна ее дома. Смотрел и размышлял. Размышлял о том, почему именно он. Он, один из высших вампиров, из вампирской элиты, можно сказать, должен выполнять такое примитивное задание: следить за обычным человеком, более того за какой-то неизвестной, никому неинтересной малолеткой. Он, который входит в число представителей высших слоев вампирского общества.
Но не все было так однозначно. И ему это объяснили, четко и популярно. На него, именно на него, возложили важнейшую миссию, миссию, которая от начала существования мира представляла для вампиров самый важный, самый насущный интерес. Ему объяснили, более того: сам Фрейн давал ему это задание. Не то было важно, что Фрейн, нет, ведь именно он всегда и отдавал ему приказы, он был его прямым и единственным начальником, выше в вампирской иерархии никого попросту не было. Нет, не это удивляло. Удивляло, или даже скорее настораживало, то, что это поручение не было связано с вампирами. Точнее не на прямую. А еще точнее, теперь у него был приказ убивать не только тех неугодных, на которых указал непосредственно Фрейн, но и любого, кто хоть что-то решиться сделать с Сашей против ее воли. Как он понял, пророчество гласило, что никакого вынуждения быть не должно, иначе все пойдет не так. А тот, кто позволит такому свершиться будет проклят и зверски наказан, и не имеет значения, к какому сословию будет принадлежать виновный.
Да уж, было о чем задуматься. Но, несмотря на все это, он откровенно скучал. Это было не для него. Не для этого его обучали, не для этого так кормили. Да, кормили его по-особому. Не так, как других… Он облизнулся. Хоть кормили и хорошо, но довольно редко: его пища была скорее редкостью, чем обыкновением. Но как вкусно… А что? Он же вампир, а значит никакие так называемые “угрызения совести” его несуществующей совести были попросту неведомы. Да и потом, они сами были виноваты. Ему еще ни разу не попадался невиновный. Все, приговоренные к смертной казни, заслужили свою участь, а
