Где сошлись со звездою звезда. По-французски, качаясь, курлыкают птицы На болотистом масле волны… Вам Россия – как фляга, из коей напиться Лишь глотком – в дымных копях войны. Я – в Париже?! Я руки разброшу из тела, Кину к небу, как хлеба куски: Где вы, русские?.. Сладко пила я и ела, Не познав этой смертной тоски – Пятки штопать за грош, по урокам шататься, Драить лестницы Консьержери И за всех супостатов, за всех святотатцев В храме выстоять ночь – до зари… О вы, души живые! Тела ваши птичьи Ссохлись в пыль в Женевьев-де-Буа. В запределье, в надмирных снегах, в заресничье Ваша кровь на скрижалях жива. И, не зная, как сода уродует руки, Где петроглифы боли сочту, Имена ваши носят парижские внуки: Свет от них золотой – за версту. О, Петры все, Елены и все Алексеи, Все Владимиры нищих дорог! Я одна вам несу оголтелой Расеи В незабудках, терновый, венок. А с небес запустелых все та ж смотрит в Сену Белощекая баба-Луна, Мелочь рыбную звезд рассыпая с колена, С колокольного звона пьяна. ПОКУПКА ТКАНИ НА РАБОЧУЮ РОБУ И ПОШИВ ЕЯ Ты отмерь мне ткани… да не той, поплоше! Чтобы ту рубаху отодрали с кожей. Эх, сельмаг заштатный, прилавок дубовый! Дверь раскрыта настежь, снег летит половой: В синий глаз Байкала небо звезды мечет – То ли стрелы свищут, то ль дымятся свечи?.. В срубовой столовке – водка да брусника. Продавец холстины! Мне в глаза взгляни-ка: Не для ушлой моды, не в прельщенье тая – Я для целой жизни робу покупаю! Все здесь уместится: свадебное платье – Порву на пеленки, коль буду рожать я!.. – Та ли затрапезка, в коей режу сало, Тот ли свет небесный – погребальный саван… Бабе дайте волю – жизнюшку проходит В ливнях да в метелях, при любой погоде – Все в одной да той же стираной холстине, Все молясь трудами об Отце и Сыне… Так отмерь мне ткани, ты, чалдон усатый! Может, в той тряпице буду я – распятой. Может, что содею, неугодно Богу, Крест на плечи взложат, повлекут в дорогу?! И пойду я в этом рубище истлевшем Пахотами, снегом, полем ошалевшим, Рыжею тайгою – мокрою лисою, Заберегом-яшмой, кварцевой косою, Мохнатым отрогом, ножами-хребтами, Что стесали сердце, высекая пламя, Горбами увалов, грязями оврагов, Зеркалом Байкала в славе звездных стягов, По Мунку-Сардыку, по Хамардабану, Вдоль по рыбам-рельсам, по мерзлотам пьяным! И на всех разъездах, да на станционных Водочных буфетах, на стогнах каленых, Там, где рыщут танки, там, где жгут кострища, На чугунных вечах, на злых пепелищах – Как народ сбежится, на меня глазея, Пальцами затычут в меня ротозеи, Матери младенцев поднимут повыше – Это Лунный Холод в затылок задышит! – Я ж – сбивая ноги – дальше, выше, мимо, Мимо всех объятий, мимо всех любимых, Не тылом ладонным утирая слезы – Северным Сияньем, запястьем мороза! Замычат коровы, заклекочут куры, Пацанье освищет холщовую дуру, А на Крест, спорхнувши, сядет с неба птичка, А мой лоб украсит снеговая кичка!.. И когда дойду я до своей Голгофы –
