И несли мы в бумажечках снедь в заплеванный зал, Спали где Карамазовы средь голодных зеркал. Черным кругом вставали мы, не стащил чтоб никто Яблок страшное зарево и штормовки манто. И так ели и пили мы, над едой наклонясь, – Как бросали бутыли мы в Вавилонскую грязь, Как, нагнувшись над урною, наизнанку – ее… Боже, жизнь Твоя бурная. Боже, имя Твое. И в стаканы граненые разливал дворник Флюр Водку темно-зеленую, как мадам Помпадур. И огни те стеклянные мы вздымали, смеясь, Молодые и пьяные, в прах поправшие грязь. МАТЬ ИОАННА РЕЙТЛИНГЕР Грачи вопят. Мне росписи кусок Закончить. Закурить. Заплакать. Я знаю: мир неслыханно жесток. Сожжет, как в печке ветхий лапоть. Чужбины звон. Он уши застит мне. Я с красками имею дело, А чудится: палитра вся в огне, А гарью сердце пропотело. Худые ребра – гусли всех ветров – Обуглясь под юродской плащаницей, Вдохнули век. Парижа дикий кров Над теменем – бескрылой голубицей. Ковчег плывет от мира до войны. Потуже запахну монашью тряпку. Мне, малеванке, кисточки нужны Да беличьи хвосты и лапки. Середь Парижа распишу я дом – Водой разливной да землей мерзлотной. Я суриком сожгу Гоморру и Содом, В три дня воздвигну храм бесплотный. Мой гордый храм, в котором кровь отца, Крик матери, кострище синей вьюги Да ледоход застылого лица – В избеленном известкой, бедном круге. Пускай сей храм взорвут, убьют стократ. Истлеет костяная кладка. Воскресну – и вернусь назад В пальто на нищенской подкладке. Монахиня, – а кем была в миру?.. Художница, – гордыню победиши!.. Худая баба – пот со лба сотру, А дух где хочет, там и дышит. Ему Россия вся – сей потный лоб!.. Вся Франция – каштан на сковородке!.. Разверзлись ложесна. Распахнут гроб. На камне – стопка чистой водки, Сребро селедки, ситного кусок, Головка золотого луку. Я знаю твердо: Божий мир жесток. Я кисти мою – бьет меж пальцев ток. Встаю лицом ко тверди, на Восток. Крещу еду. Благословляю муку. И, воздымая длани, обнажась Всей тощей шеей, всей душой кровавой, Рожаю фреску, плача и смеясь, Огромную, всю в облаках и славе. *** О, так любила я цветную, меховую, рогожную толпу! Видала я ее живую. Видала я ее в гробу. Мне каждый помидор на рынке, чеснок был каждый – царь!
