У рта встает мой волчий мех Дыбом. – А ну-ка, баба, вот Он – Твой!.. Грозно?!.. И – шелест, вой – над головой: “Поздно”. СВЯТАЯ НОЧЬ …Ночь. Зима. Звезд карнавал. Бубенцы. На конской сбруе – Серебро. Гостей назвал – и съезжаются, ликуя, И валят за валом вал: в вышитых тюльпан-тюрбанах, И дары в ладонях пьяных, и огонь на ятаганах!.. – Кто лукум в пурге жевал, кто-то – меж горбов верблюда Так заснул… а сеновал всей сухой травой играл: Пахло сеном. Пахло чудом. Гости жарких, дальних стран, призамерзли вы в метели?!.. Бальтазар, качнись ты, пьян, – в травной выспишься постели… О, Каспар, а я блинов напекла!.. Мешок лимонов Приволок… таких даров не держать рукам спаленным… Кони ржут. Тележный скрип арфой, музыкой струится. В нежных струнах мертвых лип звуки спят – живые птицы. Инеем осолена, в звездно-вышитом хитоне Спит береза, спит одна – меж сугробовых ладоней… Мельхиор, уйди, пусти… Что в кувшинах?.. масло, вина?.. Что мне кажешь из горсти – камень яростный, невинный Иль последнее “прости”?.. Так!.. пришли вы поглазеть… Приползли… текли, как реки, Чтобы видеть, чтобы зреть… Чтобы выдохнуть: “Вовеки…” Тише… мать с ребенком спят. А слоны в снегу храпят, А верблюды сонно дышат, бубенцы коней не слышат… Отдохните!.. Вот вам плат да с кистями, вот перина, Вот подушки половина… Колокольчики гремят… Рассупоньтесь… Туфли – прочь, Солнцем вышиты, звездами… Путешественники, – ночь, Ночь Священная над нами… Вы лишь бревнышки в печи, бель березовых поленцев, – Спите, спите, три свечи, разостлавши из парчи В изголовье полотенце… Ты же… что не спишь, Таор?!.. Жмешь под мышкою бутылку… Зришь – в двери – меж звезд – костер, прислоня ладонь к затылку… И твой друг, Вооз, не спит… Как кулак пылает – слитком… Вглубь меня – до дна – глядит: то ли песня… то ли пытка… Брось ты так глядеть… идем. За руку тебя хватаю. Сыплется златым дождем ночь глухая, Ночь Святая. Что же ты, мой царь, смолчал. Что глазами все раскликал. Ну – идем на сеновал, в царство шепота и крика. Лестница. Шатает. Тьма. Запах кашки, горечавки. Боже! Я сойду с ума от великой, малой травки. Как ладони горячи. Хруст. И боль. И шелест. Боже, О, молчи… – как две свечи в церкви, мы с тобой похожи. В сена дым мы – обними!.. крепче!.. – валимся камнями: Не людьми, а лошадьми, в снег упавшими дарами. Ты сдираешь тряпки прочь с ребер, живота и лона: Ты горишь, Святая Ночь, ярче плоти раскаленной. Губы в губы входят так, как корона – в лоб владыки. И в зубах моих – кулак, чтобы дух не вышел в крике. Милый! Милый! Милый! Ми… сено колет пятки, груди… Поцелуй меня костьми всеми. Бог нас не осудит. Бог – сегодня Он рожден. Спит под Материным боком. А слоны Ему – как сон. Ты же мне приснился: Богом. Мягким хоботом слона и верблюжьею попоной… Плеском – в бурдюке – вина… Колокольцем запаленным… И лимонною короной на тюрбане… бирюзой По исподу конской сбруи… И – сияющей слезой На излете поцелуя… Так целуй меня, целуй! Бог родился и не дышит. На исходе звездных струй наши стоны Он лишь слышит. Видит танец наших тел, золотых, неумолимых, – Значит, так Он захотел: мы – лишь сон Его, любимый! И, рукой заклеив стон, и, биясь на сеновале, – Мы всего лишь Божий сон, что уста поцеловали! Мы – его дитячий чмок у нагой груди молочной, Снега хруст – и звездный ток, драгоценный, непорочный…
