И, гвоздикой на губе, и, ромашкою нетленной, – Вспоминаньем о косьбе – ты во мне, а я в тебе: Боже, будь благословенна ночь!.. – душистый сеновал, Праздник, бубенцы, деревня, гости, печь, вино, навал Звезд – от смерда до царевны – в саже неба; смоль икон, Золотой зубок лампадки – и твой рот, и смех, и стон, Тело, льющееся сладко нежным мирром – на меня и в меня, – и, Святый Боже, – Взгляд, глаза, кресты огня – на щеке, груди, на коже: Глаза два – вошли навек и навылет!.. – тише, глуше: Так, как в ночь уходит снег, так, как в жизнь уходят души. ВЕНЕРА ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ Так устала… Так вымоталась, что хоть плачь… Дай, Господи, сил… В недрах сумки копеешный сохнет калач. Чай горький остыл. Здесь, где узкая шпрота на блюде лежит, Как нож золотой, – Сознаешь, что стала веселая жизнь – Угрюмой, простой. В этом городе, где за морозом реклам – Толпа, будто в храм, – Что останется бабам, заезженным – нам, Исплаканным – нам?.. Эта тусклая джезва?.. И брызнувший душ… Полотенце – ко рту… И текущая грязью французская тушь – Обмануть Красоту… И неверный, летяще отчаянный бег В спальню… Космос трюмо – И одежда слетает, как горестный снег, Как счастье само… И во мраке зеркал – мой накрашенный рот: Сей воздух вдохнуть. И подземный пятак из кармана падет – Оплачен мой путь. И на бархате платья темнеющий пот Оттенит зябкий страх Плеч худых – и, как солнечный купол, живот В белых шрамах-лучах… И, когда просверкнет беззащитная грудь, Сожмется кулак, – Я шепну: полюби меня кто-нибудь! Это – просто же так… Пока грузы таскаю, пока не хриплю, Отжимаю белье, Пока я, перед зеркалом плача, люблю Лишь Время свое. ЗАПАДНАЯ СТЕНА ФРЕСКА ПЯТАЯ. БОСИКОМ ПО ВОДАМ *** Синее небо. …ах, васильковый покой!.. Ах, на облаках ангелочком застыну!.. …банная шайка, тяжкой Боговой рукой Опрокинутая на потную дворницкую спину. ПИРУШКА НИЩИХ В КАБАКЕ Мы Петровку, Столешников убирали ночьми… Я – девчонка нездешняя – меж чужими людьми. Это все были дворники. Не лопаты – крыла Взмах. Ночные работники. Я газеты им жгла. Чтобы крошево мусора все с асфальта сгрести, На коленях промучиться да на брюхе ползти. Да ручонками жалкими крючить в кучи тряпья – Все, что выхаркнешь, жадина, ты, Столица моя… Я стояла коленями в шоколадной грязи. Я была – поколением, что лишь: Боже, спаси. В сальной кепке мальчишеской, сигаретой дымя, Я молилась: Пречистая, не сведи же с ума. Неподъемные ящики. Мыловаренье мышц. Вот твои деньги, пащенок, вот твой хлеб, вошь и мышь. А когда полночь грохала обземь – рюмкой курант, Метлы куцые охали: “Ну, айда в ресторант!..” И валили мы кучею на Казанский, в буфет. В блюда самые лучшие целил наш пистолет. Дай блинов подгореленьких!.. Ледяное яйцо!.. Дай нам роскошь, Америку… сэндвич… что-то еще?!.. Дай холодную курицу. Вся в пупырках нога. Дай холодную улицу, где – буранная зга.
