Ах, все пели и гуляли. Пели и гуляли. На лоскутном одеяле скатерти – стояли Рюмки с красным, рюмки с белым, черным и зеленым… И глядел мужик в просторы глазом запаленным. Рядом с ним сидела баба. Курочка, не ряба. На колени положила руки, костью слабы. Руки тонкие такие – крылышки цыплячьи… А гулянка пела – сила!.. – голосом собачьим… Пела посвистом и воем, щелком соловьиным… Нож мужик схватил угрюмый да – подруге – в спину! Ах, под левую лопатку, там, где жизни жила… Побледнела, захрипела: – Я тебя… любила… Вдарьте, старые гитары! Век, старик, послушай, Как во теле человечьем убивают душу! Пойте, гости, надрывая вянущие глотки! В окна прокричите! В двери! Вдоль по околотку! Прохрипите кровь и слезы в ожерельях дыма!.. Наклонись, мужик, над милой, над своей любимой… Видишь, как дымок дымится – свежий пар – над раной… Ты убил ее, избавив от земных страданий. Ты убил ее любовью. Бог с тобой не сладит. Тебя к Божью изголовью – во тюрьму – посадят. Я все видела, бедняга. На запястьях жилы. Ты прости, мой бедолага, – песню я сложила. Все схватила цепким глазом, что ножа острее: Бахрому скатерки, рюмку, выгиб нежной шеи… Рыбью чешую сережек… золото цепочки… Платье, вышитое книзу крови жадной строчкой… Руки-корни, что сцепили смерти рукоятку… На губах моих я помню вкус кроваво-сладкий… Пойте, пейте сладко, гости! Под горячей кожей – О, всего лишь жилы, кости, хрупкие до дрожи… Где же ты, душа, ночуешь?!.. Где гнездишься, птица?!.. Если кровью – захлебнуться… Если вдрызг – разбиться… Где же души всех убитых?! Всех живых, живущих?!.. Где же души всех забытых?!.. В нежных, Райских кущах?!.. Об одном теперь мечтаю: если не загину – Ты убей меня, мой Боже, так же – ножом в спину. ПОКЛОНЕНИЕ ВОЛХВОВ В СНЕГОПАДЕ Снега упорные мели и мощно и печально пели, Когда на сем краю земли, в еловом, выстывшем приделе, Среди коров, среди овец, хлев освещая ярким телом, В тряпье завернутый, Малец сопел и спал на свете белом. Я на коленочках Его держала… Было очень больно Сидеть… Но было торжество отчаянно и колокольно! Старуха, супротив меня, слезясь глазами, быстро пряла… А овцы грелись близ огня – таких овец я не видала: Как снеговые горы, шерсть!.. В отверстой двери плыли звезды… Навозом пахли доски, жесть и весь печной подовый воздух. Обрызгал мальчик пелены… (На них – мешок я изорвала…) И бубенцы были слышны – волхвы брели, я поджидала… Они расселись круг меня. Дары выкладывали густо: Лимоны – золотей огня, браслеты хитрого искусства, И кольца золотые – вот! – на леску – рыбой нанизали, Варенье из лесных смород, а как варили – не сказали… Склонили головы в чалмах, как бы росистые тюльпаны, И слезы в их стоят глазах, и лица – счастьем осиянны: “Живи, Мария! Мальчик твой – чудесный мальчик, не иначе: Гляди-ка – свет над головой, над родничком!..” А сами плачут… Я их глазами обвожу – спасибо, милые, родные!.. Такого – больше не рожу в метелях посередь России… Что, арапчонок, смотришь ты, косясь, замерзнув, исподлобно?!.. Младенцы наши – вот цветы: в снегах да во поле сугробном!.. И дуют, дуют мне в скулу – о, я давно их поджидала! – Собой пропарывая мглу, ветра с Ветлуги и Байкала, Ветра с Таймыра и Двины, ветра с Урала, Уренгоя, С Елабуги, Невы, Шексны, – идут стеной, рыдая, воя… Изветренная ты земля! Ты, вся продрогшая сиротски! Ты – рваный парус корабля, мазут машинный топки флотской… И в то скрещение ветров, в те слезы без конца-без краю, В ту нашу ночь без берегов – пошто я Сына выпускаю?! И вот уж плачу! А волхвы, стыдясь меня утешить словом, Суют небесной синевы громадный перстень бирюзовый И шепчут так: “Носи, носи!.. Ведь бабам бирюза – от сглазу!..” Ну, коли так, – меня спаси!.. А не спасешь – так лучше сразу… А будет горе – знаю я. Его к доскам прибьют гвоздями. И будет вся моя семья – тоска меж сохлыми грудями. Лицо ногтями разорву. Прижмуся ко Кресту главою. И, словно чей-то труп – во рву, – себя увижу молодою, Увижу снег, и теплый хлев, пеленки мешковины хлебной, Зубами как блестел, присев, волхвиный царь с травой целебной… И тельце Сына в пеленах, как спелый абрикос, сияет, И на ладонях-облаках кроваво звезды не зияют, И сено пряное шуршит, и тяжело вздыхают звери, И снег отчаянно летит в дубовые, медвежьи двери.
