посудой, изготовленной на заводах соседней губернии, или, к примеру, с почечным, сердечным или желудочным сборами, пользовавшимися у публики весьма заметным успехом?
Однако в последнее время такие тонкости почти совсем потеряли былое значение. Торговля худела, как худело и всё остальное. Война и революция, разброд и шатания медленно, но верно делали свои чёрные дела. Вот и Тихон-швейцар перестал уже вскакивать и спешить ко входу гостиничного заведения едва в дверном проёме возникала чья-нибудь фигура. Охамел, братец, совсем охамел. С другой стороны, как тут не охаметь?
Покупатели в лавку шли обычно по совету дворника или швейцара. Вновь прибывшие постояльцы обычно обращались к ним с вопросами о том, где тут можно прикупить чего-нибудь особенного на память, и те адресовали их в заведение Ивана Францевича. Поскольку в последнее время в гостинице стало полно бывать
«Кстати, а сама гостиница? — продолжал Иван Францевич свои философические рассуждения. — Ведь и она тоже охамела. Утрата прежнего хозяина была лишь увертюрой к дальнейшему падению. Кого мы только с тех пор не видали! То делегаты губернского съезда Советов, то какие-то, прости Господи, красные китайцы из Всемирного Интернационала! И то ли ещё будет! Ведь даже и вывеску хотели поменять с «Уральско-Сибирской гостиницы» на «Дом Крестьянина и Работника». Но, вишь, не успели — потому как пришли чехословаки».
При них порядка, надо признать, прибавилось. Внешне всё стало даже почти как прежде. В Арске снова открылись рестораны и заработали электротеатры. На гастроли приехал цирк-шапито, впервые за последние пять лет. В парке, у Пехотного озера, как и до начала войны, по вечерам заиграл оркестр, составленный из дружинников пожарной команды. Оркестром дирижировал лично брандмейстер, седоусый румяный старик, поклонник Штрауса и Оффенбаха.
Но это была, так сказать, видимость. «То, что случилось внутри людей, по всей вероятности, измениться или вернуться назад уже не может — рассуждал Иван Францевич. — Отсюда и извозчики- корсары, и Тихон с газетой, и прочая, прочая, прочая…»
Иван Францевич отворил дверь в своё заведение и включил рубильник. Когда гостиницу электрифицировали магазинчик под лестницей не остался в стороне. Ивану Францевичу нравилось спокойное и тёплое свечение ламп накаливания, благодаря которым в лавке, не имевшей ни одного окна, всегда было очень светло.
Войдя внутрь хозяин первым делом осмотрел дверь. В городе участились взломы, притом не только явные, но и более тонкие, не бросающиеся в глаза. Несмотря на то, что лавку под лестницей Бог пока миловал, Иван Францевич некоторое время тому назад решил уже, что наиболее ценные свои экспонаты надо бы от греха подальше перенести на квартиру.
Не найдя на дверях признаков вторжения он прошёл в заднюю комнату, где поставил на керосинку чайник с водой. Вода вскипела быстро. Иван Францевич заварил себе чаю и вознамерился было его выпить, но тут дверь распахнулась и в лавку вошёл человек.
Это был высокий дородный господин, в тёмном твидовом пальто, в котелке, с холёным круглым лицом, с рыжими бородкой и усами. Войдя в лавку он широко зевнул, едва прикрыв рот рукой в замшевой перчатке, лениво огляделся и медленно прошёл к прилавку. Здесь он склонился над розовым японским сервизом, но почти сразу же фыркнул и передвинулся к следующему экспонату — часам с кариатидами. Однако ими он тоже остался недоволен и отступил от прилавка назад.
Иван Францевич с вежливой улыбкой, но молча, наблюдал за манёврами посетителя. Выпрямившись тот ещё раз оглядел пространство лавки, цыкнул и покачал головой. Выражение его лица было одновременно спесивым и брезгливым. «Барином держится. Москвич, не иначе, — подумал Иван Францевич, — у питерцев спеси на лице нету, они теперь уже совсем как европейцы. Улыбка рассеянная, а глаза, как у детей. Хотя, что это значит — теперь? Месяц назад — это «теперь» или уже нет?»
— А что, любезнейший, — заговорил незнакомец отвлекая хозяина лавки от его размышлений, — а есть у вас, всё-таки, что-нибудь любопытное?
— А что вас интересует?
— А что у вас есть? — господин презрительно выпятил нижнюю губу и обвёл рукой внутренность магазинчика. — У вас же тут нет ничего!
Иван Францевич поднял брови.
— Ну, почему же? У нас есть кое-что любопытное: ювелирные изделия, туземные сувениры, оловянная миниатюра, почтовые марки.
— Марки? — хмыкнув переспросил «барин». — У вас что, есть марки?
— Да-с, — отвечал Иван Францевич, — имеется некоторый выбор.
— Неужели?
Господин фыркнул повторно, махнул на хозяина лавки рукой и вполголоса произнёс:
— «Брансвик-пятёрочки», полагаю, у вас, всё равно, не найти.
С этими словами он отвернулся к стеклянному шкафу с ногайскими тростниковыми дудками.
Иван Францевич ничего не ответил, снял с полки толстый альбом в бордовом сафьяновом переплёте, открыл его на нужной странице и выложил альбом на прилавок.
Господин искоса взглянул на него, потом быстро перевёл взгляд на Ивана Францевича, шагнул обратно к прилавку и склонился над альбомом. Непонятно откуда в руках его появилось увеличительное стекло.
— Не может быть! — шёпотом произнёс господин минуту спустя. — Боже мой! Это не галлюцинация! И, похоже, не подделка! Притом, целых два экземпляра!
— Не угодно ли присесть? — вопросил Иван Францевич, сполна насладившись произведённым эффектом.
— А? — переспросил «барин». — А, да-да, благодарю вас, любезнейший, м-м-м…
— Иван Францевич. — коротко кивнул хозяин лавки.
— Любезнейший Иван Францевич! — закончил фразу господин и получив разрешение взять сафьяновый альбом в руки уселся в высокое вольтеровское кресло, расположенное у противоположной к прилавку стены.
Минут через пять он заговорил вновь.
— Я даже представить себе не мог! И где? В этом захолустье! Представьте себе, я искал этот самый пятицентовый «Нью-Брансвик» вот уже семь лет! Полгода назад, в Лондоне, я обошёл все коллекционные лавки на Стрэнде и на Флит-стрит. Был даже в Королевском Почтовом ведомстве. Нет нигде, вообразите! А тут — есть! В каком-то Арске, в заштатной гостинице! Немыслимо! Марка продаётся?
Иван Францевич кивнул.
— Но, полагаю, не обе сразу?
— Разумеется. Вторую марку я не продам.
— Ну-с, назовите цену. — произнёс господин и сделал глубокий вдох.
Иван Францевич ответно глубоко вздохнул и назвал.
«Барин» сощурившись внимательно посмотрел на него.
— Ай да Иван Францевич. — засмеялся он. — Ай да купец! А не уступите? Или, хоть, валюту пересмотрите?
— Уступить — не уступлю. Но могу попросить и британскими фунтами. — ответил Иван Францевич. — Могу также взять французскими франками или североамериканскими долларами. Но николаевскими серебряными рублями, всё же, было бы предпочтительнее.
— Ну, что же с вами поделаешь? — вздохнул господин. — Быть по сему!
Они ударили по рукам и «барин» тут же рассчитался с Иваном Францевичем в одной из предложенных иностранных валют, а редкая марка, в нарядном подарочном конверте, перекочевала во внутренний карман приезжего господина.
— Вам, верно, любопытно знать, кому вы продали свой «Брансвик»? — спросил он когда операция была завершена. — Позвольте представиться: депутат Учредительного Собрания от партии конституционных демократов, действительный статский советник Николай Феодосьевич Творецкий,
