Шторы задернуты, виден только абрис его склонившегося лица.
— Если бы ты не наткнулся на «Акацию»…
— Милая, случайностей не бывает. Ты меня звала, и я пришел.
— Мне так хочется что-то сделать для тебя, Ноэль.
— Это и есть — настоящее. Чистые чувства, они передаются. И тогда все взаимно. Я только в таких отношениях вижу смысл. И мне нужны только они.
— Мне тоже.
83
Прослушала сообщение: «В общем, так: говорить нам не о чем. Чем быстрее заберешь свое барахло, тем меньше у него шансов оказаться за дверью».
— Что Денис сказал твоим родителям?
— Ничего. Позвал к телефону Ноэля Дель Анна.
Марина отвела глаза:
— Я показала сайт твоей фирмы. Прости…
— Ладно. Пошли, покажу пристань. Там красиво, белые кораблики. И сегодня солнце.
Какая, к лешему, пристань…
— Марина, дай ему остыть.
Отдернул штору, пыль взвилась в прямоугольнике света.
— Или знаешь что? Пошли поедим.
84
Будто ее две.
Одна Марина сидит в сетевом ресторане-гриль
— Это была серия гравюр, странных картинок — одним словом, манга. Говорить картинками — японцам это близко: они пишут, как рисуют…
— Там, наверно, полстраны — художники.
— Любителей много, но профессионально рисовать мангу не всякому дано. Это гонка: раз в неделю мангаке надо сдать главу для сборника, а то и не для одного. Манга обычно черно-белая: ведь не упомнишь, какого цвета у героя были штаны в начале, и раскрашивать некогда; да и печатать дешевле. Все равно сборники эти читают в дороге и выбрасывают. Их еще называют телефонными справочниками — они по нескольку сот страниц, и бумага так себе. Штук триста еженедельно выходит, многие громадными тиражами.
Вторая Марина хочет домой, сейчас, все объяснить. Но что объяснять? Что ей тепло с Ноэлем? Что он интересуется ее жизнью? Что учит ее давать, а не только брать?
Корто не понял бы. У него синдром последнего яблока.
— Из очень популярной манги могут сделать телесериал. Причем не дожидаясь, когда автор закончит историю. Сценаристы сами придумывают концовку, что раздражает отаку — фанатов манги… Но высший пилотаж — фильм. Вот недавно вышел
До дома из этого загорода — три лаптя по карте. Сидишь, изрекаешь прописные истины, не решаясь сказать: «Я поеду, ладно?»
85
Пристань, солнце. Кораблики и правда хороши, но не в радость.
У Ноэля звонит телефон.
—
Забавно слушать итальянскую речь.
— Друг с Сицилии приезжает, миллионер. Год как жену похоронил. От двадцатилетних отбоя нет, только вот не разберешь, нужен он или его дом у моря и яхта. Ему пятьдесят пять, но он в полной форме. У тебя не найдется для него подружки?
86
— Я полночи не спал. Ладно, это лирика.
В коридоре, за дверью, все прекрасно слышно.
— Я ей звонить должен? И о чем мне с ней говорить? О макароннике?
Интересно, закрылся на ключ или…
— О, явилась. Давай, чао.
Бросила сумку:
— Кости мне перемываешь? С Макаровым?
Встал между коридором и комнатой, оперся плечом о косяк:
— С каким Макаровым, очнись. Я ведь мог бы в полицию заявить — что человек пропал. Было бы весело.
— Мне не весело, Денис.
— Тебя еще и пожалеть?
Прошла в комнату, села на кровать.
— Я все объясню…
Объясню — устала к тебе тянуться, не даешь, ничего не даешь. Один плюс один! Хоть из хитрости забалтывал бы. Не соображает: женщине нужны слова, это как воды попить. Да что объяснять.
Он повернулся лицом к кровати, но продолжал стоять в дверях.
— Мы поссорились с Ноэлем, нам надо было выяснить…
— Выяснили?
87
Сидит и ревет, дитя неразумное. Видно, макароннику и правда не перепало. А может, он просто так за ней волочится, из любви к искусству. С бабой до утра отношения препарировать — надо быть таким же дурным, как она.
Подружке Ане отчет поступит, там и посмотрим.
— Денис, пожалуйста, сядь. Сядь рядом…
