— Он говорит, что лучше вас знает русский язык, — пожимает плечами субъект. Весь он — злорадство и благородное негодование…
— Фамилия?
— Быстров, — отвечает Андрей. Он уже понимает — сделал глупость.
Человек в кубанке резко поворачивается и уходит.
Банщик подходит к Андрею и шепчет:
— Это же Досич!
— Ну так что?
— А то, что тебе, парень, хана без музыки. — В голосе банщика презрение — дескать, так дураку и надо!
Андрей делает вид, что ему наплевать, но в душе он клянет свою неосторожность. Чего ради?
То один, то другой сообщают ему, что Досич — это начальник лагпункта, что он здесь и царь, и бог, и пресвятая троица, что он сам был заключенным за участие в банде, что подхалимы приносят ему из тайги в клетках сотню птичек и он отщипывает ногтями головки воробьям, малиновкам и овсянкам.
Все это говорится то злорадно, то с сочувствием, и Андрей ложится спать с мыслью — если не случится чуда, жить ему здесь да и вообще недолго…
Небольшой кабинет Досича переполнен. Пришел и Андрей. Никто не хотел начинать первым.
— Как фамилия? — спрашивает Досич Андрея.
— Быстров.
— Статья?
— 58, пункт 10, часть первая.
— Профессия?
— Писатель.
— Ну что ж, нам интеллигентные люди нужны.
В набитой людьми комнате происходит то, что в театре зовут — движение.
— Это приятно слышать, — неуверенно, вполголоса говорит Андрей и ждет злой шутки, издевательства или чего похуже.
Досич делает заметку на листке блокнота.
— Следующий. Фамилия?
— Карпов.
— Статья?
— 58–10, часть первая.
— В лес.
У Карпова одна нога — протез.
— Следующий. Фамилия?
— Леонов.
— Статья?
— 58–10, часть первая.
— В лес…
У Леонова одна нога — кость, обернутая кожей. Ходит он на костыле.
И так дальше…
Утром, в темноте палатки, однорукий нарядчик Т. читает список идущих на лесоповал. Фамилии Андрея нет.
— А я? — спрашивает Андрей.
Т. проверяет список.
— Вас нет.
— А что же мне делать?
— Лежи на нарах. Нужно будет — вызову.
Но на таких нарах долго не улежишь. Разве свалит с ног мертвецкая усталость.
Палатка на двести пятьдесят человек. По краям две железные печки. Нары двухэтажные, но вместо досок — горбыли. Сверху хвойные ветки. Лежать на них мучение, сучья врезаются в тело. За все отвечает пальто — оно и простыня, и матрас, и одеяло.
Проходит неделя. Все, кроме дневальных, уходят в лес до вечера, Андрей бродит без цели по зоне. Спасаясь от крепкого мороза, пилит дрова для кухни, топит печь, колет лед у порога, носит воду.
Недоумевает почему так случилось? Тешит себя мыслью, что его выручила смелость.
Много позже, когда он узнал, почему его на этот раз миновали прелести лесоповала, за эти мысли он обругал себя самонадеянным идиотом.
Маленький, сухой, жилистый, с курчавой редкой бородкой, одетый в телогрейку, ватные брюки и валенки, он показался Андрею не то извозчиком, не то прасолом, но скорее всего церковным пономарем.
В чем нельзя было ошибиться, это в том, что человек этот переполнен злобой. Она бушевала в нем, не стихая, и то и дело вырывалась наружу, как пена из только что открытой бутылки пива.
Сидел он на краю грубо сбитого стола, единственного в этой своеобразной конторе. Во главе стола сидел инженер Денисов. Когда Андрей явился к нему и по-военному, пытаясь даже щелкнуть каблуками галош, сообщил, что его направил нарядчик, Денисов с грустью сказал:
— Понятия не имею, что я с вами буду делать. И где вас сажать.
За столом сидели человек двадцать впритирку. Даже левая рука каждого таилась под столом, появляясь только по мере крайней необходимости.
— Вы бухгалтер?
— Нет.
— Счетовод?
— Нет.
— В конторе работали?
— На пересылке недели две, а так никогда.
— Что же вы умеете?
Андрей разводит руками.
— Ну, садитесь там, с краю. Будете чертить бланки.
С краю сидел 'пономарь'. Он не пожелал подвинуться. Да и некуда было, Андрей стоял, выжидал, 'Помомарь' кипел.
— Что ж, я под стол нырну? Что ли?
— Двигайтесь, двигайтесь, ваше преосвященство, — смеясь, сказал Денисов. — Уж как-нибудь устраивайтесь. Помогайте ближнему…
В этой тесноте Андрей за весь день сумел начертить по образцу две ведомости.
— Ну что ж, аккуратно, — заметил, принимая работу, Денисов. — А знаете, сколько дневная норма? Пятьдесят штук.
На другой день Андрей начертил восемь. Дальше десяти дело не пошло. 'Пономарь', оказавшийся архиепископом, шипел, как испорченный кран водопровода. Андрей не выдержал и пригрозил ему дать после работы по уху.
Архиепископ посмотрел на Андрея с презрением.
Он легко делал на турнике 'солнце' и сгибал в сухих пальцах подкову.
