Георгий Акопян с трудом поднялся, причесал поредевшие кудри, в которых с каждым днем появлялось все больше седых ниток-волосинок: неумолимое время ткало свою паутину. Печально подумалось: тогда было суровое время, но и теперь не легче. Только что не стреляют, не отбирают партбилеты. Зато сами партийцы кладут их на стол, сами пускают себе пулю в лоб. Позвал секретаршу, спросил, кто хотел с ним связаться.
— Звонил лесничий Акулич из Белой Горы. Через полчаса будет еще перезванивать.
— Позовите главного инженера, заместителя по строительству…
Закрутили его, взяли в плен обычные, будничные заботы и проблемы большой стройки. На планерке Георгий пересказал разговор с заместителем министра своим ближайшим помощникам.
— Устное разрешение — штука хитрая, — покрутил носом главный инженер. — А как пуск завода сорвется, тогда спросят: почему народ распустили? Кто разрешил?
— Ну, так денег же не дают, — парировал заместитель по строительству. — Завод в этом году пустить не удастся. Еще столько работы! Тем более там, наверху, никому наш завод не нужен.
— Короче, сделаем так, — решительно сказал Акопян. — Кто не сильно занят и хочет взять отпуск, отпускайте. На две недели за свой счет. Пускай убирают картошку. Готовятся к зиме.
Открыла дверь секретарша, сказала, что снова звонит лесничий.
— Все свободны! — Акопян снял трубку.
— Георгий Сергеевич, день добрый! Не пробиться к вам. Давно мы не виделись. Приглашаю на охоту. А то утки скоро отлетят на юг. За Белынковичами, в чистой зоне, есть озеро. Там уток — туча. Давайте завтра с утра и махнем туда. Ну как?
— И хочется, и колется. Дел разных полно.
— Делам всегда конца нет. Охота — дело сезонное. Сегодня можно — завтра нет. Так что поехали. Данила Баханьков будет. Вы же с водителем?
— Да нет. Отпросился… Картошку копать надо.
— А если поехать сегодня? На озере переночуем. У костра. Шандарахнем по антабке… А завтра до десяти он будет дома. Данила сидит без топлива. У меня только мотоцикл.
Акопян понял, почему так уговаривает лесничий: им не на чем ехать. И у него не ахти горючего, но вдруг так захотелось оказаться в лесу, весело погутарить, опрокинуть по «антабке»…
— Позвони через час. Тогда конкретно договоримся, — закончил он разговор.
День помалу разгорался. После обеда из-за туч пробилось яркое солнце и высветило на деревьях желто-красную листву — она напоминала раннюю седину в шевелюре еще молодого, здорового человека. Природа будто спохватилась, что наступает время бабьего лета, вымыла все вокруг бодрым осенним дождем, ветер посрывал сухую сморщенную листву, чтобы щедро раскрасить лес в осенние цвета. Воздух очистился, стал просветленным, прозрачным, как вымытое стекло.
Помалу улучшилось и настроение Акопяна. Все его мысли были об охоте. Заводские заботы отступили на второй план.
Они приехали на озеро, когда солнце еще не спряталось за деревья. Дмитрий Акулич развел охотников. Акопяна поставил на прогалинке, откуда был хороший обзор окрестности. Довольно большое озеро вытянутой подковой втиснулось меж леса. Наверное, с высоты оно напоминало след великана, заполненный водой, подумал Акопян, озирая окрестности, словно уже надеялся увидеть в вышине вереницу уток.
Метров за полсотни от него стоял Данила Баханьков. Сам лесничий вместе с водителем на старой плоскодонке пошуровали в камыши, густо укрывавшие противоположную сторону озера. Вскоре из камыша взмыла стайка уток, стремительно закружила над озером. Георгий не успел подготовиться, как увидел уток над головой. Вскинул ружье, почувствовал, что рука дрожит то ли от волнения, то ли от бессонной ночи, нажал курок — выстрела не было, даванул второй — грянул выстрел вдогонку стае. И ни единая утка не упала.
С досадой и растерянностью проводил глазами стаю птиц. Тут же бабахнул дуплетом Данила, две утки шлепнулись в воду. Также дуплетом снял двух уток лесничий.
«Везет же людям», — с досадой сплюнул Акопян, исподтишка выругался.
Остальные утки нырнули за макушки деревьев. Но одна отбилась, стремительно кружила над озером. Георгий торопливо заложил новый заряд. Утка приближалась, вскинул ружье, сильней прижал приклад к плечу, почувствовал, как такает сердце, поймал в прорези между стволов птицу, взял немного выше и даванул курок. Ему показалось, что выстрела не услышал, зато увидел, как подстреленная утка резко сложила крылья, спикировала вниз и бултыхнулась в воду. Лесничий с водителем проворно доставали добытую дичь. Акопян навел их на место, куда упал его трофей.
— Ого, какой качар! Красавец! — радостно крикнул лесничий.
Акопян сразу не сообразил, что качар — это селезень-красавец. Это он уразумел, когда увидел зелено-коричневую птицу, взял в руки. Вода стекла с перьев, с крыльев, ощутил слабую теплоту птичьего тела, совсем недавно бывшего полным жизни, проворства, первородной красоты. И вот его жизнь неожиданно оборвалась. Интересно, почему он остался, не полетел вместе со стаей? Отбился ли с перепуга, бросился ли искать свою подругу, подстреленную охотниками? И его настигла смерть. Георгию жаль было красавца селезня, и в то же время шевельнулась в душе азартная радость охотника от удачного, меткого выстрела. Если бы не попал, было бы стыдно: компаньоны-приятели сняли по две утки, а он ни одной. А так он может себя уважать, потому что еще имеет твердую руку и зоркий глаз.
Не мог знать Георгий Акопян, что это его последний трофей и последняя охота.
А в тот вечер они хорошо погутарили, посидели у костра, опрокинули не по одной «антабке». Были
