Ее длинные белые руки нерешительно потянулись к столовому прибору.
— Дорогая, нож для рыбы вот, — показал Фрэнсис. — Хотя мне всегда казалось, что удобнее есть штыковой лопатой, чем этой штуковиной.
Клоди визгливо хихикнула, и весь зал обернулся в ее сторону. Шампанское ударило ей в голову; Джо догадывался, что она флиртовала с Фрэнсисом, пытаясь наказать его, Джо. Фрэнсис, по натуре человек беспечный, не поощрял ее, но и не смущался. Однако Джо ощущал боль и гнев; только он один знал ту Клоди, которая в постели заставляла его забыть обо всем на свете, ту Клоди, рядом с которой он испытывал пресыщение и желание одновременно. Только он знал ту Клоди, которая искренне любила свою некрасивую дочурку и готова была сражаться за ее счастье как тигрица. Чем больше глупостей болтала Клоди, тем более молчаливым и мрачным становился Джо. К вящей досаде Эллиота, Робин пыталась отвлечь его светской беседой, на которую подобные люди большие мастера; люди, на которых Клоди смотрела снизу вверх. Книги, музыка, места, где она бывала… Обычная жизнь среднего класса. Буржуазная жизнь. Вещи, которые делают сносной обыденную жизнь, доступны образованным, но не таким, как Клоди. То, что Джо мог бы сам часами говорить об этих вещах, только подливало масла в огонь.
Они добрались до десерта — чудовищной смеси из крема, меренг и бисквита. Фрэнсис потчевал Клоди и Робин рассказами о школе.
— Я продержался там столько лет лишь потому, что директор был глупым старым извращенцем. Он западал на симпатичных белокурых мальчиков, так что у бедняги Джо не было никаких шансов. Ну а я напротив, ходил в любимчиках. Меня даже сделали старостой.
— А я в начальной школе отвечала за доску, — мечтательно пробормотала Клоди.
Ее обычно бледное лицо раскраснелось, пальцы легли на предплечье Фрэнсиса.
— А вы, Робин? Кем вы были в школе? Наверно, тоже старостой?
— Робин была первой ученицей, — мстительно сказал Джо. — Она организует всех членов ячейки лейбористов. Не сомневаюсь, что в клинике она делает то же самое. Вот только со мной и с Фрэнсисом у нее ничего не получается.
Робин побелела как мел. Она встала, и ее чайная ложка со звоном упала на пол. А потом Робин убежала из ресторана.
Тут даже Клоди лишилась дари речи. Потом она посмотрела на пустую тарелку Робин и покачала головой:
— Ну это ж надо… Она даже не прикоснулась к пудингу!
Джо побежал за Робин. Ну да, он хотел ее поддеть, но не до такой же степени. Ему удалось догнать Робин еще до метро; когда та не остановилась, Джо схватил ее за рукав.
Она резко повернулась:
— Оставь меня в покое!
Джо тяжело отдувался. Робин вырвалась. Он понимал, что был несправедлив, что выместил на Робин свою злость из-за Клоди. Ему стало не по себе.
— Робин… Ради бога… Извини…
Она вытянула руки перед собой, словно защищаясь, и гордо проговорила:
— Тебе не в чем себя винить.
Но Джо не поверил.
— Я был не в духе, — объяснил он. — Тяжелый день… И Клоди…
— Тебе не в чем себя винить, — повторила она. — Это я во всем виновата.
Джо посмотрел на нее. Робин казалась удивительно юной и невинной. Нужно было сделать все, чтобы утешить ее.
— Если я сказал, что ты всех организуешь…
— Точнее, всеми командую.
Он хотел что-то сказать, но Робин перебила:
— Конечно, ты был прав. Я действительно организую людей. Командую. Я не понимала… — Она осеклась, и Джо понял, что девушка готова опять пуститься наутек. Но тут она выпалила: — Джо, несколько месяцев назад я познакомилась с одной очень славной женщиной. Ее зовут Нэн Солтерс, она живет в маленьком домике в Степни и пожалела меня, когда я упала с велосипеда. Короче, у нее семеро детей, и я подумала… Я убедила ее прийти в Свободную клинику. Чтобы у нее не было восьмерых. Долго я распиналась перед ней, но в конце концов добилась-таки своего. Джо, я умею убеждать людей. Не так, как Фрэнсис, но все же неплохо. Несколько недель назад она пошла со мной. Медсестра была очень добра, дала Нэн противозачаточный колпачок и рассказала, как им пользоваться. Я давно не видела миссис Солтерс, поэтому сегодня после работы зашла к ней…
— И..? — заинтересовался Джо.
Когда Робин заговорила вновь, ее голос звучал бесстрастно.
— У нее был фонарь под глазом и все лицо в синяках. Ее муж нашел колпачок, сказал, что это против природы и означает, что она способна на измену. Только выразил это другими словами. Нэн сказала, чтобы я больше не приходила. И во всем этом виновата только я.
Лицо Робин было белым как полотно. Она гневно добавила:
— Ну же, продолжай! Я во все вмешиваюсь и мешаю людям жить!
Джо пожал плечами:
— Ты же не знала…
Но в глубине души думал, что она пытается применять правила одной Англии для другой, ничем не похожей на первую.
Робин пробормотала:
— Я должна была прислушаться. Это моя обязанность, верно? А у меня на работе случилась ужасная неприятность. Я потеряла папку…
Она снова двинулась к станции метро. Джо шел рядом, наслаждаясь свежим октябрьским воздухом после душного ресторана.
— Я начинаю думать, что никуда не гожусь.
— Раз так, может быть, тебе вернуться домой? — спросил Джо. — В смысле, к родителям.
Робин остановилась, повернулась к нему и чуть не рассмеялась.
— Домой? Ну ты даешь! Господи, с какой стати?
— Потому что именно так должна поступить такая девушка, как ты.
На мгновение Джо показалось, что она его ударит. Но Робин засунула руки в карманы пальто и прошипела:
— Ты самый отвратительный человек на свете!
Джо повернулся и пошел обратно:
— А ты-то сам, Джо? — услышал он вслед. — Если бы Клоди начала поглядывать на кого-то другого… Если бы тебе осточертел печатный станок… Если бы ты устал наливаться пивом… Ты бы вернулся домой?
Джо вспыхнул от гнева:
— Ну уж дудки!
— А почему ты считаешь, что я должна вести себя по-другому?
Он покачал головой:
— Давай не будем об этом.
— Потому что я девушка? Так, Джо?
Робин исчезла в арке станции «Найтсбридж», а Джо остался на месте. Он зашел в подворотню и закурил сигарету, прислушиваясь к уличному шуму и голосам газетчиков, выкрикивавших последние заголовки. Что-то о нью-йоркской бирже — он не слишком вслушивался. Он знал, что был прав: с Робин хватит. Джо слегка жалел, что о многом не сказал ей. Например, какую-нибудь банальность вроде «Не ошибается тот, кто ничего не делает» или то, что ей бы наверняка не понравилось: «Не влюбляйся во Фрэнсиса». Но предпочел промолчать. Во-первых, потому что люди слышат только то, что хотят слышать. Во-вторых, потому что двадцатидвухлетний молодой человек без приличной работы, дома и семьи, любящий женщину, которая через раз захлопывает дверь у него перед носом, вряд ли имеет право давать
