Он работает и ничего не видит, кроме горы, ковша и вагона. Его светлые глаза стали больше, и в них горит синий огонек. Над «Пятеркой» высится Гора Железная и грозит: «Не тронь, не тревожь — раздавлю!» Но Пестов, мастер из мастеров, напрягая свою волю, штурмует, теснит гору, и она, отступая шаг за шагом, сполна отдает богатство…
— Первый вагон готов за минуту пятьдесят секунд! — взглянув на ручные часы, объявил Гоша Смагин.
— Кто еще такое время покажет! — усмехнулся Паня.
— Никто и никогда! — горячо поддержал его Вадик.
Незаметно пролетели минуты погрузки. Положен последний ковш. Пестов дает сирену: «Готов!» Чусовитин отвечает коротким гудком: «Спасибо, уезжаю!» — и состав начинает подтягиваться к стрелке. Теперь, подавшись вперед, Пестов оценивает свою работу. Кажись, все сделано на совесть. Вагоны загружены вровень с краями, и посередине каждого вагона получилась аккуратная гладкая выпуклость.
— Вагончики с шапками, — отвечает Вадик. — Только Григорий Васильевич может так сделать.
В голосе Вадика звучит искренняя гордость работой Пестова, и за это Паня многое прощает своему другу. А тут еще Гоша Смагин схватил лопату, подбежал к рельсам и презрительным движением швырнул лопату прочь в знак того, что погрузка произведена чисто и на рельсы не попало ни одного куска руды.
Да, это работа! Это работа умельца!
Наконец-то Паня перехватил взгляд отца.
— Батя, можно? — взмолился он.
— Григорий Васильевич, пожалуйста! — присоединился к нему Вадик.
Не дожидаясь разрешения отца, Паня сдернул со своей головы и с головы Вадика пилотки и, прыгая через валуны-буты, добрался до уступа, вскарабкался метра на полтора, положил пилотки на выступавшие куски руды и вернулся к Вадику.
Машина зашумела. Ковш полетел над землей, не замедляя хода, приблизился к горе вплотную и тотчас же плавно от нее отошел. На стальных зубьях молодцевато сидели пилотки, будто в ковше экскаватора сидели два паренька.
— Ура! — закричали мальчики.
Пестов снизил ковш и положил руку себе на голову — мол, накройтесь, баловники, солнце голову напечет.
Вблизи экскаватора Паня почувствовал то, что неизменно чувствовал, приближаясь к этой машине: удивление, гордость и что-то вроде зависти. Невероятная махина! Стрела экскаватора не уступает ферме железнодорожного моста. Зубчатая рукоять, держащая ковш, напоминает пилу, но такой пилой можно распилить порядочный дом — ведь длина рукояти семь метров. И этот гигант так ловко снял пилотки с кусков руды, так услужливо подал их!.. Неужели Паня тоже когда-нибудь заставит машину двигаться ловко, сноровисто? Лишний вопрос! Конечно, он научится работать по-отцовски.
Тем временем Пестов показался в двери корпуса, по железной стремянке спустился на гусеницу экскаватора, широкую, как тротуар из стальных плит, и спрыгнул на землю.
— Что тебе сегодня утром было сказано? — стал он пробирать сына. — Тебе было велено идти прямо во второй карьер через пустырь. Почему явился в забой, да еще с Вадиком? Вдвоем вы вчетверо больше озорничаете, чем поодиночке, неслух!
Отец говорил строгие слова, но в его глазах светились радостные огоньки, как это всегда бывало после удачного рабочего дня. Кончилось тем, что в ответ на влюбленный взгляд Пани он подергал его за ухо.
У «Пятерки» появился машинист Калугин, молчаливый и добродушный увалень, о котором говорили, что он только на машине ловок, и начал приемку смены.
К мальчикам подошел Гоша Смагин.
— Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно! — сказал он и кукарекнул без тени улыбки на задумчивом лице с широкими скулами и маленькими глазами. — Первого сентября марширую в шестой класс школы рабочей молодежи. Возражений нет? Принято! Весь рудничный комсомол за ученье берется. Признавайтесь: у кого завалялись учебники для пятого класса? Требуется кое-что повторить…
Занятный парень помощник машиниста Гоша Смагин. В карьере он учится горному делу, а все свободное время проводит на водной станции спортивного общества «Металлург» плавает, как рыба, и ведет яхту, как старый боцман. Летом он выходит на работу в широких черных брюках, в полосатой тельняшке и в кепке, надетой козырьком назад, так что издали ее можно принять за матросскую бескозырку.
Ребята пообещали морскому волку Горы Железной собрать для него нужные учебники.
— За мной, мальчата! — сказал Пестов. — Надо мне сегодня в конторе второго карьера побывать.
«Знаешь, кто ты?»
Первый и второй карьеры соединены глубокой, узкой выемкой, пробитой в известняке. Почти отвесно поднимаются стены выемки; кажется, что они сейчас сомнут синюю полоску неба над головой. В выемке прохладно от непрерывного сквозняка, но стоит пройти ее — и начнется пекло.
Жарко было в первом карьере, а в Мешке — как горняки в шутку называют второй карьер — намного жарче. Зной, сгустившийся между уступами, так и прилипает к коже. По сравнению с первым карьером Мешок мал — можно одним взглядом окинуть все его забои, сосчитать экскаваторы, проследить разветвления подъездных путей, но в знойном мареве уступы как бы отдаляются… Жарко, душно… Комки сухой глины с треском рассыпаются под ногой, тонкая пыль висит в воздухе, сухо и шершаво становится во рту.
Все посетители — Пестов и вслед за ним мальчики — направились к экскаватору № 14, который работал в забое неподалеку от Крутого холма.
— Вот так здорово!.. Батя, видишь? — спросил Паня.
Было ясно, что на экскаваторе № 14 случилась неполадка. Полный ковш, висевший над вагоном, не разгружался. Пестов бессознательно выставил кулак и будто нажал большим пальцем кнопку мотора- дергача. Его нетерпеливый взгляд говорил: «Ну же, сработай!», но ковш продолжал держать груз. Наконец машинист оставил попытки открыть ковш обычным способом. Он повез его обратно в забой и нажал днищем на подошву уступа. Теперь трос дергача смог выдернуть засов, днище открылось, и руда вывалилась медленно, лениво…
Из будки паровоза, сердито пыхтевшего возле «Четырнадцатого», высунулся машинист Анатолий Костюков, в берете, натянутом до бровей, и с трубкой в зубах. Паня и Вадик почтительно отсалютовали уважаемому капитану сборной футбольной команды «Горняк».
— Маринадчики, Григорий Васильевич! — не вынув трубки изо рта, свистящим голосом сказал Костюков. — Скоро колеса травой зарастут, чуть ли не пятнадцать минут грузимся. А говорят, что транспорт их держит. Оно и видно!..
Не скоро еще после этого «Четырнадцатый» положил в вагон последний ковш.
— Комковато грузит… — заметил Паня.
Действительно, вагоны были загружены неровно, с горбами. То ли дело чистенькие, аккуратные, просто красивые вагоны, недавно выданные батей!
Степан Полукрюков вышел из машины, спрыгнул на землю и, широко улыбаясь, подошел к Пестову.
— Как поживаешь, Степа? С порожняком, говорят, стало полегче? — сказал Григорий Васильевич.
— Живу теперь лучше, — ответил Степан, осторожно пожав ему руку. — Порожняка получаем больше. Раньше был сплошной простой с промежутками для работы, а теперь все-таки работа, хоть и с простоями. Наши контрольные комсомольские посты помогли… Что насчет траншеи слышно, Григорий Васильевич?
