фотокарточек в рамках из фанеры, из стекла, из пластмассы…
В горнице-столовой происходит жаркое сражение и стучат мечи. Само собой разумеется, что мечи деревянные — и вовсе даже не мечи, а палки. Ребята, начитавшись о Спартаке, вообразили себя гладиаторами, слышатся их воинственные клики и высокопарные угрозы… Вася Марков повержен наземь. Паня выхватывает меч из его рук и грозно мстит его победителю, Толе Самохину. Уже Толя загнан в угол между комодом и диваном, но на помощь брату спешит Коля. «Ты погиб, о бледнолицый!» — кричит он Пане, но Паню благородно, как мушкетер, защищает своей шпагой Федя… Страсти всех бойцов невероятно разгорелись, и Егорша, подпрыгивая, как резиновый, стал боксировать с Васей, потому что палок для них не хватило.
— А Вадьки нет? — спросил Паня, когда битва в основном была закончена.
— Не пришел. — Федя пригладил перед зеркалом растрепавшиеся волосы и поскучнел. — Гена тоже отказался. Я звонил ему, а он говорит, что занят… Все вечера занят с тех пор, как мы с тобой подружились.
— Понятно…
— Это вам на Горе Железной понятно, а я этого не признаю. — Федя рознял увлекшихся гладиаторов-боксеров и объявил заседание редколлегии открытым.
Еще не отдышавшись после битвы, мальчики сели за стол и стали хрустеть репками, которыми их щедро оделила Женя. Главный редактор, Федя, повел заседание как надо. Прежде всего он выяснил содержимое редакционного портфеля. Ну, надо признаться, что особых богатств в этом портфеле обнаружено не было, но ведь главное — начать дело.
Охрипшим от волнения голосом, с выражением Егорша прочел стихотворение о трудной разведке в Сухом логу. Это произведение понравилось ребятам, и Федя сделал лишь одно критическое замечание: нехорошо рифмовать «Сухой лог» и «геолог», потому что в именительном падеже — геолог — получается неправильное ударение. Ободренный Егорша тут же прочитал рассказик о том, как пионеры зимой помогали своей матери чистить железнодорожную стрелку. Приняли и рассказ… Братья Самохины соединенными усилиями написали очерк о ремонте мартеновской печи. Рабочие-мартеновцы не стали ждать, пока печь остынет. Надев шубы, они входили в мартен, их еще поливали водой, и они для шутки покрикивали: «Поддай пару, поддай пару!» Эти хорошие, смелые люди быстро закончили ремонт, и печь сварила несколько плавок стали сверх плана.
— Молодцы! — одобрил Федя. — Интересно было бы так поработать. Давайте сюда очерк. Пойдет!
— А я написал юмористический, очень смешной рассказ, как в «Крокодиле», о бароне Мюнхаузене из шестого класса, — похвастался Вася Марков.
Заранее твердо уверенный в литературном успехе, Вася стал читать своим нежным голоском, и сразу поднялся смех. Все поняли, кто такой барон Мюнхаузен, потому что этот барон поехал в Арктику на дрессированном кролике и стрелял в белых медведей из арифмометра. Редколлегия насмеялась досыта. Улыбался и Паня, хотя ему было неприятно, что Вадика прозовут Мюнхаузеном. Не смеялся только Федя.
— Ну что? — с торжествующим видом спросил Вася. — Идет?
— Нет! — коротко ответил главный редактор.
— Здравствуйте! — обиделся Вася. — Почему не идет, когда все смеялись?
— Потому, что наш журнал называется «Пионерская дружба», — напомнил Федя. — Твой рассказ не для дружбы, а против нее. Вадик Колмогоров сейчас хорошо учится, перестал спорить с закладами, а мы возьмем и обидим его, да? У нас и так с дружбой еще не все ладно. Нужно, чтобы дружба в звене крепла, а не слабела, понятно?
— Правильно! — подал свой голос Паня.
— Пожалуйста, оставайтесь без рассказа! — зашумел Вася. — Хоть сейчас могу его разорвать, будьте добры!
— Лучше пусть не будет рассказа, да будет дружба, — упрямо стоял на своем главный редактор. — Ты напиши другой смешной рассказ, чтобы он дружбе помог. Спасибо скажем…
— И не подумаю!
Вася разорвал рукопись и пошел в кухню, чтобы выбросить мелкие клочки своего произведения в мусорное ведро. Вернулся он, облизываясь:
— Ребята. Галина Алексеевна вынула из печи та-акие пышки! Она просит нас кончать заседание, потому что надо накрывать на стол.
В предвкушении несравненных пышек Галины Алексеевны мальчики с удовольствием выполнили эту просьбу и без труда уговорили подобревшего Васю написать другой рассказ, еще лучше, чем забракованный.
— А я со всеми девочками в моем классе дружу и со всеми вами, правда? Только с Вадиком еще не дружу, потому что он девочек обижает, — сказала Женя, доставая из горки чашки и тарелочки. — Я учусь на пятерки, все Степины и Федины носки перештопала и помогаю маме накрывать на стол.
— А хвастаешься зачем? — остановил ее Федя. — Ты подожди, пока тебя другие похвалят.
— Хорошо, я подожду, — согласилась Женя. — Я подожду, только недолго…
Дверь открылась, и Галина Алексеевна внесла блюдо, накрытое полотенцем, а Федя пошел за самоваром.
— Пожалеет Вадька, что прозевал пышки! — сказал Паня.
— Нам больше останется, — погладил живот Вася. — Эх, пышечки мои!
В этот вечер Вадику было не до пышек.
Из карьера он пришел домой, сел заниматься, но ничего путного не получилось, и не потому, что ему мешал щенок Аммонит — Монька, — он ему всегда мешал, и не потому, что Ваня назойливо пиликал своя опусы, а Зоя бренчала гаммы, — они всегда пиликали и бренчали, а потому, что мысли Вадика меньше всего были заняты науками.
Он полез в книжный шкаф отца, достал пухлый словарь иностранных слов, перелистал его до буквы «У» и нашел слово «ультиматум». В словаре было сказано, что ультиматум — это такое требование, которое сопровождается угрозой, и Вадик, захлопнув книгу, тяжело вздохнул. Затем под пиликанье и бренчанье он оделся и, приласкав Моньку, вышел на улицу.
Погода была неподходящая для прогулки: ветер бросал в лицо холодные капли дождя, и все же Вадик направился к цели, явно нерадостной.
Он не спешил, он еле волочил ноги, но вскоре очутился на Почтовой улице, возле дома, обнесенного деревянной решетчатой оградой. Окна в доме были освещены, светилось и окно в мезонине. Вадик потоптался у калитки, наконец, решившись, позвонил три раза. Окно в мезонине погасло, затем скрипнула дверь.
Из-за решетчатой ограды послышался нетерпеливый голос:
— Ты, Колмогоров?.. Ну что, сказал ему?
— Нет еще…
— Струсил? А мой ультиматум помнишь? Если сегодня не скажешь, я сам ему скажу завтра утром.
— Чего ты на меня сел, Фелистеев? — заныл Вадик. — Может быть, ты еще не выиграешь. Может быть, даже я сам твою коллекцию отспорю…
— Ты что болтаешь! Ты же бегаешь на траншею, ты видел, как Степан работает! Калугина он нагнал и дальше пошел…
— Гена, давай поломаем спор! Я тебе твой ножичек отдам, все мои книжки и «Фотокор» с карманным штативом. Соглашайся, Гена!.. Ты же нечестно меня подловил…
— А ты меня с малахитом честно подловил? — безжалостно напомнил Гена и поставил точку: — Как я сказал, так и будет, я своему слову командир.
Снова скрипнула дверь в доме, послышался женский голос:
— Гена, ты опять без пальто выскочил? Иди домой!
— Закаляюсь, мама! — ответил Гена и вполголоса быстро проговорил: — Доводи дело до конца,
