— Давай, давай, не задерживай! — подбадривали Вадик. Самохины и другие ребята, хлопая в ладоши и щелкая пальцами под ноги плясунам.
А Гена, засунув руки в карманы, глядя на носки ботинок, выбивал ровную, быструю чечётку, точно на пал сыпалась крупная дробь.
Строители Уральского хребта так расшумелись, что не сразу услышали звуки горна, возвещавшего о начале второго отделения пионерского сбора.
В тумане
На пороге зала Паню остановил Федя.
— Ухожу, Панёк! — проговорил он торопливо. — За мной мама пришла. Понимаешь, Женя, кажется, опять в карьер убежала. На улице туман, она заблудится… Надо искать.
— Туман? — встрепенулся Паня. — Куда ты пойдешь, ты же сам рудник плохо знаешь! Сейчас найду Гену и Вадика. Они только что в зал вошли.
Через минуту мальчики уже говорили с Галиной Алексеевной в вестибюле.
— И что за девчонка такая отчаянная! — жаловалась она. — Все печалилась, что Степа перед вахтой дома не обедал, на консультации в техникуме, видать, задержался, прямо в смену ушел… И когда она успела сбежать, озорушка глупая! Отлучилась я к соседке на минутку. Прихожу домой — матушки! — половина пирога отрезана, и Жени нет. Не иначе, в карьер пирог понесла. А на улице туман, хоть глаз выколи. Заблудится ведь. Душа то застынет, то кровью обольется…
Мальчики переглянулись: они хорошо знали, что такое туман на Горе Железной.
— Сейчас пойдем искать. Все пойдем! — сказал Гена. — У меня карманный фонарик есть. У тебя, Вадик, тоже?.. Вы не беспокойтесь. Галина Алексеевна, мы ее найдем и домой приведем… Ребята, за мной!
Мальчики оделись и выбежали на улицу.
— Так никакого же тумана нет, — удивился Федя.
— На Касатку туман не забирается, здесь ему высоко. Туман внизу, в карьерах и на пустырях, лежит, — объяснил Вадик. — Этот туман ранний. В прошлом году он лег перед самым праздником — помнишь, Пань?
«Чем туман раньше, тем он хуже», — подумал Паня.
— У нас в Половчанске тоже туманы бывали, только зимой, — сказал Федя. — Тогда, в карьере останавливали работу.
— Нежности! У нас и в тумане работают слепым полетом, — похвастался Вадик.
«Значит, Степан не умеет в тумане работать? Плохая встреча вахте будет…» — подумал Паня.
С улицы Горняков мальчики свернули на улицу Мотористов и со взгорья не увидели знакомых огней второго строительного участка и рудника. Там, внизу, лежало белесое неподвижное море, скрывшее все на своем дне. Гудки, свистки, лязганье железа, пробившись сквозь туман, становились глухими, тусклыми, непривычными.
— Вот так туман! Мы его наберем в карманы, а потом кисель сварим, — пошутил Вадик.
— Плохо, что он пал перед вахтой, — в тумане выработка снижается, — сказал Гена и начал отдавать приказания: — Ты, Вадик, пойдешь с Федей через пустырь по тропинке, а мы с Паней — по борту карьера. По рельсам, ребята, не ходить! Кричите все время: «Женя!» Встретимся возле траншеи… Разошлись!
— За мной, Федя, я старший! — скомандовал Вадик.
Сделав несколько шагов, он скрылся в тумане. За ним последовал Федя.
— Ничего не видно! Мы уже совсем утонули… Пань, Гена, а вы еще нет? — донесся голос Вадика.
— Пошли, Пестов! — распорядился Гена.
Сразу же огни улицы Мотористов затуманились, расплылись, размохнатились. Еще несколько шагов, и огни исчезли.
Мальчики медленно подвигались вперед. Они знали здесь каждый бугорок, и все же казалось, что они очутились в совершенно незнакомой местности. Хорош был бы Федя, сунувшись сюда без провожатого!
— Табачный киоск вижу! — обрадовался Гена. — Теперь идем по дороге, а потом возьмем влево. Ничего, можно ориентироваться.
Когда мальчики свернули с дороги, под ногами зачавкала глина и показалось, что туман стал еще гуще — душный, глухой, пахнущий каменным углем. Из мутных, бесцветных сумерек неожиданно надвигались расплывчатые тени, а потом выяснялось, что это камень, столб, рудничная постройка. Порой в тумане возникали мохнатые желтые пятна — фонари, потом они исчезали, и становилось как будто еще темнее.
Мальчики поскорее перебрались через линию железной дороги, обогнули восточную вершину Горы Железной, очутились на борту первого карьера и услышали джаханье буровых станков и перекличку паровозов. Все же туман был пропитан отсветами рудничных огней, и глаз различал ломаную линию борта.
Паня споткнулся:
— Брусья какие-то…
— Наверно, лестницу ремонтируют. Ты смотри лучше под ноги… К старой выработке подходим, — предупредил Гена. — Ну, залейся, как умеешь, Пань!
Они закричали в один голос:
— Женя, Женя, Женя!..
Почва понижалась, туман становился гуще и холоднее.
— Женя, Женя, Женя!
Борт круто повернул в сторону Потеряйки. Началась старая, давным-давно заброшенная выработка, врезавшаяся в пустырь. Генин фонарик осветил табличку на столбике: «Зона оползней!» Место это было запретное, и надо признаться, что именно поэтому мальчики знали его особенно хорошо.
— Теперь пойдет ровный борт, а потом за кучей валунов будет длинный мысок, — напомнил Паня.
— Да… Сколько раз я на нем солнечные ванны принимал!
Шум карьера отдалялся, становился слабее, так как Паня и Гена уходили от него в сторону, на север, вдоль борта старой выработки.
— Нет, наверно она прямо через пустырь побежала, зря мы ее здесь ищем, — сказал Паня.
— Это ты зря гадаешь! — одернул его Гена. — Искать надо.
— Женя, Женя, Женя! — заголосил Паня.
И вдруг сквозь туман пробился ответный голос, такой слабый, что каждый из мальчиков подумал: «Это показалось!»
Но голос повторил:
— Я здесь! Я здесь!
— Пань, слышишь? — Гена крикнул: — Женя, стой на месте! Это я, Гена. Мы идем к тебе с Паней. Мы будем кричать, а ты отвечай и стой на месте!
— Хорошо, Гена! Я все равно стою и стою на месте.
Глубоко внизу, под двадцатиметровым уступом выработки, зашумело и сочно чавкнуло, будто громадный зверь, залегший в темноте, проглотил что-то вкусное. Мальчики окликнули Женю, но услышали ее голос и перевели дыхание, задержанное в эту минуту.
— Оползень… — сказал Гена.
