обучаемость, излишняя вспыльчивость, которую он лишь недавно научился хоть как-то обуздывать. А также белая шкура, почти человеческие глаза и, конечно же, абсолютная нетерпимость чужих приказов.
Лакр, ехидно посмеиваясь, частенько намекал побратиму, что это, дескать, прошлые заслуги в Братстве на нем сказались. Мол, привык быть вожаком. Во всем. От слова до дела. Вот и здесь оно наружу вылезло, так что нечего на зеркало пенять. Но Стрегон чувствовал, что в словах рыжего была лишь доля правды, весьма небольшая и крайне сомнительная. А в действительности с ним происходило нечто очень странное. Потому что волк внутри него оказался необъяснимо разумен. На редкость силен, упрям и почему- то с самых первых минут своей жизни настойчиво пытался одержать верх. Неистово стремился на волю. Куда-то рвался, спешил, безумно злился. Более того, какое-то время назад бывшему полуэльфу даже показалось, что свирепый зверь вполне осознанно старается его уничтожить.
Он говорил на эту тему со своими новыми братьями. Не раз беседовал с Владыками, со Старшими, даже с Широм. Много размышлял. Во многом сомневался. Однако почти все перевертыши в голос утверждали, что внутренний волк у них был, хоть и силен, но все же достаточно мудр, чтобы понимать, что без человека не проживет и дня. Они нашли способ договориться со своими зверьми, как-то поладили, смирились с его присутствием. А Шир припомнил, что и сам когда-то испытывал похожие трудности. Но даже в самый черный день его зверь не пытался убить в себе человека. Тогда как со Стрегоном возникла неожиданная проблема: его волк все никак не желал смиряться, упорно не шел на компромиссы, оставался непримиримым и настойчиво рвался на волю, словно не понимал, что не может быть один. Даже более того: в самый первый миг Обращения, когда сознание наемника вдруг раздвоилось, а перед глазами промелькнули видения кровавой охоты, человек, ошеломленный болью и растерянный таким резким переходом к совершенно иному состоянию, едва не потерял себя. С огромным трудом он удержал память о том, что было раньше. С немалым усилием вспомнил о Братстве, Проклятом Лесе, его Хозяине и... конечно же, о Белке.
Стрегон даже полагал, что именно память о ней помогла ему выдержать и не поддаться звериным инстинктам. Именно она удержал его от окончательного распада, не позволив раствориться в чужом сознании, и дала силы выдержать первый, самый страшный удар неожиданно проснувшегося зверя. Эта память спасла ему жизнь. Подарила ту единственную опору, в которой он в самый первый миг так остро нуждался. Она же стойко хранила его на протяжении долгих недель, когда точно такие же атаки повторялись с неимоверной силой и завидным постоянством. Когда взбешенный неудачами волк раз за разом пробовал человека на прочность. Когда с воем откатывался назад. Когда неистово пытался вырваться на волю. Когда ревел от ярости и с лютым рыком набрасывался снова, требуя свободы.
Однако Стрегон выдержал. Сам не зная, как, но выдержал этот трудный бой. А за прошедшие годы даже научился ладить со своей второй половинкой, хотя до сих пор не мог с уверенностью заявить, что нашел, наконец, с ней общий язык. Скорее, было похоже на то, что свирепый хищник на время смирился со своим унизительным положением. Признал в человеке какую-то силу. Однако стоило дать малейшую слабину, как он немедленно забывал обо всем и с рычанием набрасывался на клетку чужого разума, в которой неожиданно оказался.
Пока Стрегону везло. Всякий раз после охоты он находил обратную дорогу и с трудом, но все-таки возвращался в прежнее тело. Однако сколько это будет продолжаться, он не знал. И не знал, как долго сможет противиться безудержному зову своего второго 'я'. Потому что зверь внутри него все еще рос, набирал силу. Вроде пять лет прошло, и этот процесс должен был, по заверениям Шира, замедлиться. Но этого почему-то не случилось, и Стрегон отчетливо понимал, что волк с каждым днем становится чуточку сильнее. С каждой ночью все увереннее поднимается на лапы, все требовательнее подходит к опасной границе трансформации. И, в то же время, он вдруг начал меняться. Стал незаметно изучать окружающий мир, глядя на него глазами человека. Делал выводы. Набирался опыта. И, соответственно, становился все более опасным.
За последние месяцы Стрегон не раз ощущал в себе его присутствие даже среди бела дня. Не раз слышал внутри раздраженный или недовольный рык. Незаметно вздрагивал от ощущения знакомого зуда в покрасневших деснах. И, с холодком чувствуя, что хитрая бестия просто избрала другую тактику, поспешно ронял взор в пол, когда оказывалось, что она подкралась слишком близко и уже глядит наружу через его пожелтевшие зрачки.
Вот и сегодня, в зале, он едва не перекинулся. Затем зачем-то брякнул Таррэну про свое чутье. Затем, с трудом скрывая непонятную, какую-то НЕсвою радость, кинулся выполнять его приказ. Вернее, они оба кинулись, вместе с ликующе взревевшим волком. А вскоре, безошибочно отыскав едва заметный след, Стрегон пришел на этот утес. Пришел с нетерпением, со смутной надеждой и в бесконечных сомнениях. Не слишком понимая, почему, вопреки рассказам побратимов, стоит рядом и совершенно не чувствует того, что должен был испытывать, находясь рядом с неумолимым, раздраженным, откровенно недовольным Вожаком.
Удивительно, но ему не хотелось упасть на брюхо или униженно вымаливать прощение. Не хотелось подворачивать беззащитное горло или воевать за лидерство в стае. Как ни странно, сейчас ему было просто тоскливо. Одиноко, больно где-то глубоко внутри и необъяснимо грустно. Но причину такого странного состояния Стрегон пока не мог понять. За исключением того, что сейчас в нем бурлили чувства очнувшегося ото сна волка. ЕГО боль. ЕГО тревога. ЕГО стремление быть услышанным. Именно они привели его сегодня сюда, к Белке. И это именно ОН зачем-то искал ее этой ночью.
- Эй, ты чего? - тихо спросила Белка, когда Стрегон вдруг обхватил голову руками и сгорбился, словно внутренний зверь рвал его на части. - Стрегон, тебе плохо?
- Не знаю, - устало выдохнул он. - Не знаю... ничего уже не понимаю...
- Что не так? Что ты пытаешься мне сказать?
- Не уверен, что этого хочу именно я.
- Все равно скажи, - как можно мягче попросила Гончая, одновременно с этим здорово насторожившись. - Ты ведь для этого пришел? Что тебя гложет?
- Многое. И ничего из того, что было важно раньше.
- Расскажи, - попросила она, мудро не приближаясь. - Расскажи, пожалуйста. Я умею слушать.
Стрегон прерывисто вздохнул и неожиданно почувствовал, как внутри него взволнованно шевельнулся, нетрепливо подавшись вперед всем телом, волк. Как резко он напрягся, словно только ждал команды. Но, вместе с тем, почему-то прекратил рваться наружу. Как-то необъяснимо застыл, больше не делая попыток причинить боль, как-то странно притих, присмирел. Только таращил изнутри крупные желтые глаза, беспокойно царапал душу когтистой лапой и тяжело дышал, впервые за пять лет отчетливо поняв, что не может обойтись без помощи человека.
И человек это тоже почувствовал.
- Я... честно говоря, я даже не знаю, с чего начать, - неожиданно признался Стрегон и тут же ощутил требовательный толчок изнутри. - Так много всего... так смутно... неопределенно...
- Ты помнишь Инициацию? - осторожно уточнила Белка.
- Нет. Вернее, помню, но не всю.
- А что именно помнишь?
Волк вдруг смирно улегся, окончательно успокоившись, и Стрегон принял это, как добрый знак. Кажется, ОН именно этого добивался? Может, мы поэтому друг друга не понимали? Может, как раз этого разговора ЕМУ так не хватало? И раз уж ОН готов сейчас спокойно слушать, то... пожалуй, поговорим?
- Я помню боль, - послушно припомнил перевертыш свои первые впечатления от ритуала. - Яркий свет. Дрожь. Страх.
- Чего ты боялся?
- Не знаю. Мне показалось, я умер... а потом почему-то снова воскрес.
- Хорошо, - беззвучно прошептала Гончая. - Хорошо, что только это.
- Еще я помню крик, - снова вздохнул Стрегон, и она странно вздрогнула. - Чужой. Незнакомый. Но, кажется, испуганный. А за ним - сильную боль, будто меня ударили в самое сердце. И какую-то пустота внутри... огонь... и снова боль, словно там все оказалось выжжено дотла... хотя снаружи, вроде бы шел настоящий ливень.
Белка вздрогнула во второй раз.
- А потом? - спросила едва слышно, будто боясь услышать ответ, но перевертыш лишь покачал
