своему вязанию. С самого утра процесс сотворения очередного шедевра с помощью спиц и мотка пряжи у нее не заладился. Руки непривычно сильно дрожали, перед глазами периодически все начинало расплываться, горло саднило, и глотать было больно. Но никогда не унывающая по пустякам (так ей в тот момент показалось), Галина ничего не сказала мужу и даже себе запретила об этом думать, продолжая нанизывать петли на спицы.
Тем временем, Зимовин вышел на улицу, поймал маршрутное такси и после получаса езды был у дома, в котором жили его дочь с мужем. На улице снова было очень жарко, и он весь взмок, пока добрался. Зайдя в подъезд и поднявшись на нужный этаж, он нажал на кнопку звонка. Из-за двери донесся мелодичный звон, но не было слышно, чтобы кто-то подходил к двери. Сергей Тимофеевич нажал снова, затем еще раз и держал, пока палец на кнопке не устал. Он так был поглощен мыслями о том, почему же никто не подходит к двери и не открывает, что вздрогнул от неожиданности, когда из-за спины вдруг раздался голос:
— Ой, Сергей Тимофеевич, здравствуйте, — по лестнице поднималась пожилая соседка его дочери, проживавшая через квартиру. — А я смотрю, вы это или не вы?
— Добрый день, Инна Юрьевна. Как ваше самочувствие? Не приболели, часом? — он кивнул на полупрозрачный пакет, в котором, видно было невооруженным взглядом, много места занимали лекарства. Соседка никогда не была человеком, впадавшим в панику от малейшего чиха, потому Зимовин и спросил.
— Ох, и не говорите, Сергей Тимофеевич, с утра отвратительно себя чувствую. Проснулась: нос забить, аж дышать трудно, в горле першит, голова болит ужасно и кружится, — в голосе женщины отчетливо послышались слезные нотки пожилого человека, которому очень хотелось бы, чтоб его хоть кто- нибудь пожалел. — вы не знаете, что бы это могло быть?
— Нет, Инна Юрьевна, я ж не врач. Сожалею, что не могу вам помочь…
— Да ладно, что вы, пустяки. И что это я все о себе? Как вы сами? Как супруга?
— Благодарю, с утра вроде бы неплохо.
— Вы к дочери?
— Ну да, с утра не могу до них с Николаем дозвониться. Только и слышу в ответ короткие гудки. Вот приехал, а дверь мне не открывают, даже не подходит никто с той стороны. А вы не замечали случайно, может они куда-нибудь уехали?
— Да вряд ли… — соседка довольно сильно закашлялась. — Вроде бы с утра дома были. Вчера видела, как Коля вернулся вечером, мокрый весь — под дождь, наверное, попал, он друзей отвозил, которые к ним в гости приезжали. Так вот с того времени никто из квартиры и не выходил, и никто больше туда не входил. Может я, конечно, отлучалась и что-нибудь пропустила…
«Ну конечно, старая лиса, — пронеслась у Зимовина мимолетная мысль в голове, — так ты и пропустишь что-нибудь мимо своего внимания. Сидишь, поди, целыми днями перед своей дверью, а чуть заслышав малейший шорох, сразу к глазку». Однако вслух он подобного говорить не стал, поблагодарил за информацию и, несмотря на нешуточное уже беспокойство, спустился вниз по лестнице и вышел на улицу.
Погода не менялась, жара и не думала спадать. На небе не наблюдалось ни облачка, да и само небо было цвета вылинявших джинсов. Птицы, укрывшись в кронах деревьев по краям дороги, вовсе не спешили услаждать слух прохожих звонким пением, а спасались там от жары. Зимовин поднял голову, посмотрел на окно квартиры своей дочери, покачал недовольно головой и направился к остановке. Пора было ехать домой. И хотя получасовая езда в маршрутном такси представлялась ему пыткой в условиях такого испепеляющего зноя, пешком он пришел бы домой к завтрашнему утру.
Внезапный приступ легкого головокружения заставил его поискать глазами опору, и он присел на скамейку у подъезда, ожидая, когда изображение перед глазами придет в норму и перестанет «плыть». Сергей Тимофеевич сразу подумал, что это из-за жары. Его утреннее недомогание с оттенком простудного заболевания почему-то не пришло ему в голову. Внезапная боль заставила его схватиться рукой за левую половину груди. «Надо же, как рано», — пронеслась у него в голове последняя мысль…
Стрелки на циферблате его дорогих командирских часов, подарок на шестидесятилетие, казалось, застыли на половине четвертого и не собирались продолжать свое постоянное движение по замкнутому кругу.
С наступлением вечера проходящие мимо скамейки люди, кашляющие, чихающие, полностью поглощенные своими собственными проблемами, не обращали ни малейшего внимания на сидящую на скамейке пожилого мужчину без малейших признаков жизни.
Антон еле пробился к регистрационной стойке. Народу в приемном покое не просто прибавилось — там буквально яблоку негде было упасть. Люди звонили в «скорую», а, не дозвонившись, приходили в клинику сами, те, кто мог передвигаться. И все чихали, кашляли, сморкались. Люди были близки к панике. Санитары в спешном порядке уносили кого-то на носилках, похоже, состояние человека ухудшилось на глазах. Дежурная медсестра была в отчаянии, у нее в глазах уже стояли слезы. Она непрерывно подносила ко рту платок и кашляла. Антон подумал, что ей самой уже нужна медицинская помощь. Он, наконец, прорвался к стойке и окликнул ее.
— Марина!
Медсестра повернулась к нему, и он увидел, что девушка уже еле держится на ногах. Под глазами залегли глубокие тени, а на лбу выступила испарина. Однако, судя по ее виду, она восприняла появление врача, словно сам Спаситель снизошел до нее. Она даже попыталась выдать некое подобие улыбки, но на улыбку эта гримаса боли была слабо похожа.
— Антон Петрович… Ну вот и вы, наконец. Я осмелилась самостоятельно дать распоряжение санитарам, класть в палаты тех, чье состояние совсем плохо. Я правильно поступила?
— Конечно, Мариша, молодец. Все правильно. Главный дал добро на то, чтобы всех больных клали в палаты. Даже если кто-то обратится с обычным насморком. Ты сама-то как себя чувствуешь?
— Пока держусь, — в этот раз ей даже удалось улыбнуться, получилась жалкая тень ее прежней улыбки.
— Ты обзвонила тех, кто сегодня выходной?
— Да, всех, кому смогла дозвониться. Игорь Сергеевич уже приехал. Он сейчас отправился осматривать тех, кого уже положили. Надо сказать, он тоже неважно выглядит. Что тут только что было…
Антон отвлекся от своих мыслей и посмотрел на нее. Во взгляде читалась настороженность.
— Что ты имеешь в виду?
— Санитар подошел к тому мужчине, про которого вы мне сказали, что привезли его жену, и что у него умер ребенок. Виталик попытался взять у него тело дочери, чтоб оформить в наш морг, но он отказался нам его отдавать. Начал кричать, что мы не посмеем отнять у него дочь, — она закашлялась, торопливо поднеся платок к губам, — потом заплакал. Ругался на нас, отталкивал. Тут как раз появился Игорь Сергеевич. Мужчина… он… встал на колени, когда нам удалось взять у него ребенка… — Марина едва не разрыдалась, но сделала над собой усилие и смогла удержать слезы, — …умолял, чтоб мы не забирали его дочь… Попытался броситься вдогонку за санитаром, но тот уже ушел. Тогда он повернулся к выходу и, расталкивая всех, кто встречался на его пути, вышел на улицу. Наверное, он и сейчас там…
Антон вышел на улицу. Там стояла машина «скорой помощи», рядом с которой в своей неизменной кепке стоял Михалыч, куривший свою неизменную папиросу. Были там также несколько небольших групп людей, видимо, кому не хватило места в приемном покое, и они вышли на улицу. Но Дениса среди них не было. Антон не поленился дойти до угла здания и заглянуть за него, там тоже никого не было, не считая совсем молоденькой медсестры, нервно курившей сигарету. Она спохватилась, поздоровалась и попыталась спрятать сигарету, но Ковалев лишь небрежно махнул на нее рукой и пошел обратно. Не хватало ему сейчас еще читать лекции молодым практиканткам с медицинского о вреде курения. Он вошел обратно в больницу и подошел к стойке.
— Марина, там никого нет. Вернее там, конечно, много народу, но Дениса среди них я не видел.
— Может, ушел… Он, кстати, как мне показалось, чувствовал себя вполне нормально…
— Ну, если не принимать во внимание, что он потерял дочь, а, кроме того, мы доставили сюда еще и
