подействовало, — Никита жестко закашлялся, а когда отдышался, продолжил. — Слушай, ты не держи зла… Я про вчерашнее…
— Да ладно, расслабься. Помахали кулаками, с кем не бывает… — он потер ощутимо болевший бок. — Ну, вы с другом тоже молодцы. Вдвоем сначала на девчонку, а потом еще и на меня одного… А командир ваш — паскуда. Можешь ему так и передать.
— Ты его, кстати, не видел сегодня?
— Видел с утра. Как же, надо ж было проверить, как наказанный солдат отбывает наряд. А все с вашей подачи. Да и внешний вид вашего командира меня не впечатлил. Либо бухал вчера всю ночь, либо тоже заболел…
— Да он почти не пьет. А насчет вчерашнего я извинился…
— Толку мне с твоих извинений…
— Слушай, боец, я вот не пойму: тебе денег что ли дать? Так ты скажи, сколько. Я вот от тебя тоже вчера солидно получил…
— Ладно, нет у меня к тебе претензий. И деньги свои себе оставь. На лечение пригодятся, — Павел мрачно усмехнулся. — Скоро все в той очереди стоять будем, ожидая приема у врача. Если доживем.
Он уже подхватил кастрюлю и собрался продолжать путь, когда Никита его остановил:
— Мы с Толяном уходить собираемся. Сегодня во время рейда…
— Уходите. На гражданке делать тоже нечего. Я сегодня новости с утра слышал в столовой, пока картошку чистил. Говорят, в Ростове уже вовсю люди умирают. Да и в других городах что-то в этом духе…
— А мы все же попробуем…
— Тогда удачи. Может, еще и свидимся, — с этими словами он ушел и вскоре скрылся в столовой.
Никита проводил его настороженным взором. Он снова пожалел, что они вчера схватились на улице из-за какой-то паршивой юбки. По общению парень был вполне адекватным. Можно даже было сказать, нормальным. От размышлений его отвлек новый приступ кашля. Смурнов откашлялся, мрачно сплюнул на землю комок мокроты и, постояв еще немного на улице, вернулся в казарму.
Тело парня уже унесли, и белье на койке, где лежал усопший убрали. Сейчас Никита был в помещении один. Он покрутился из стороны в сторону, посмотрел по сторонам, неизвестно что пытаясь обнаружить, а потом просто подошел к своей койке и, не разуваясь, рухнул на нее, заложив руки за голову. В черепной коробке, по его ощущениям, бил громадный колокол. Головная боль от постоянной высокой температуры была ужасной. Никита попытался расслабиться, закрыл глаза и вскоре погрузился в сон. Проснуться ему уже не удалось, но, по крайней мере, он ушел тихо и без предсмертных мук.
К вечеру силы военной части были брошены в город. Повсюду в столице южного федерального округа разгорались конфликты. Расцветало яркими красками мародерство. Жители города не знали, на ком срывать бессильную ярость, и отыгрывались на военных. Сначала командование терпело, особых распоряжений военным не было вплоть до того момента, как из окон домов стали вылетать камни и тяжелые предметы. Особо удачно брошенный булыжник пробил голову одному из солдат-срочников, который шел в первых рядах. Он снял каску незадолго до этого — слишком в ней было жарко. Поэтому она его спасти не смогла, смерть была практически мгновенной. Командир передового отряда связался с базой, откуда уже через минуту был получен приказ: отвечать огнем на поражение на все выходки гражданского населения. Похоже было, что Евдохин наплевательски относился к возможным последствиям в виде судебных исков. Да и он, в свою очередь, пытался перестраховываться. У встречных журналистов отбирались видеокамеры. Пытавшихся протестовать операторов просто избивали. Все происходящее начинало напоминать безумие. Не меньше половины личного состава еле держались на ногах. До вечера в медсанчасти было зарегистрировано восемь летальных исходов. После первого молодого паренька, к которому доктор приходил лично, умер один из тех двоих, кто обратился к доктору. Его обнаружили случайно в казарме, лежавшим на своей койке. Сначала нашедшему показалось, что тот просто спит. Подойдя поближе, обнаружили, что парень мертв и уже начал остывать. Через полчаса о происшедшем узнал его приятель, и Толик пошел ко врачу, узнавать причины смерти, хотя мог бы этого и не делать. Причины были налицо: все те же простудные симптомы, способные свести человека в могилу за небольшой период времени — от нескольких часов до суток. Из остальных шестерых пятеро умерли, так и не дождавшись приема у военного врача, на подступах к его кабинету, а последний, скорее, трагически погиб на кухне, готовя ужин. Он потерял сознание и упал в обморок прямо на раскаленную плиту, в считанные минуты пригорев к поверхности.
Евдохин готов был выдирать волосы на голове. Медицина не давала не то, что конкретного, а вообще никакого ответа на вопрос, что же происходило. Человек заболевал, чувствуя боль в горле и резко подскочившую температуру. В остальном болезнь протекала вариативно. У кого-то сильно подскакивало давление, кто-то буквально захлебывался в собственной мокроте, кто-то просто сгорал, будучи не в состоянии долго жить со столь высокой температурой тела. Ртутный столбик термометра зашкаливал за сорок два градуса, и мозг человека получал такой мощный температурный удар, что не в состоянии был его побороть. Сам командир гарнизона чувствовал себя не лучшим образом, с самого утра буквально исходя соплями, почти непрерывно кашляя и заражая своих подчиненных.
Вот и в тот вечер сильно уменьшенном в составе часть вышла на улицы города, пытаясь пресекать малейшие беспорядки. По крайней мере, именно такое задание было у военных. Уже в сумерках пришлось вступить в перестрелку с группой молодых оболтусов, ранее вскрывших оружейный магазин, а затем решивших поживиться в бытовом супермаркете. Военные даже не замечали их, пока им во фланг не ударили первые выстрелы. Двое сразу получили по пуле и остались лежать в придорожной пыли, предоставленные самим себе. В завязавшейся перестрелке удалось перестрелять всех грабителей, потеряв при этом еще троих ранеными. Среди трупов убитых не обнаружили ни одного человека старше тридцати лет, а самому младшему на вид было лет шестнадцать. Один из мародеров был только ранен. Он был через несколько минут повешен прямо на фонарном столбе с картонкой с надписью «мародер» на груди. После этой казни настроение у всех без исключения испортилось. Никто не мог понять, зачем горожане пытаются грабить магазины. Уже практически все были уверены, что лекарства от болезни не существует, просто некоторые уже заболели, а другие — еще нет. Темнота, по-летнему быстрая, накрывала город темным покрывалом. Заканчивался еще один тяжелый день.
Толик смотрел на происходящее, и у него в душе росла настоящая паника. Сегодня он увидел, как ушел из жизни его приятель Никита. Как-то буднично и без эмоций. С громадным трудом он дождался наступления темноты. В прилегающих к дороге домах во многих окнах свет уже не зажигался, поэтому на улице было довольно темно. Он ждал подходящего момента, чтобы решиться, наконец, на отчаянный рывок. И момент настал. Следующая улица, по которой проходили военные, была довольно узкой, а к ней примыкал еще более узкий переулок. Стараясь ступать бесшумно и даже не дышать, Толик сделал несколько шагов по направлению к переулку, а затем прислушался. Из строя не доносилось ни звука, никто не заметил отсутствие в строю бойца. Ступая все быстрее, он дошел до переулка и там уже не выдержал, припустив бегом. В полной амуниции это было довольно сложным, но Толян справился. Остановился он только через два квартала, переводя дыхание. Вокруг не было ни души. Ниоткуда не доносилось ни звука. Город тонул в подступившей темноте летней ночи. Он поправил лямку автомата, перевесив его так, чтобы можно было, в случае чего, моментально принять боевую позицию, и зашагал в темноту. Приятно было сознавать, что ему удалось вырваться.
Неожиданно у него неприятно защекотало в гортани, а спустя минуту резкий приступ кашля заставил его остановиться. Толик с расширяющимися от ужаса глазами ощупал шею, ответом на прикосновения были приступы пока еще терпимой, но все же боли — гланды стремительно опухали. Теперь он все-таки по- настоящему испугался. Толик видел, как болели другие. И к чему приводила болезнь он тоже видел. Чуть слышно застонав, даже скорее заскулив от предчувствия беды, солдат зашагал по ростовской улице. Вскоре южная ночь поглотила в себе его силуэт.
Спустя несколько минут после его ухода по той же улице, шагая вразнобой, прошли солдаты из его же части. Их было явно меньше, чем выходило с базы несколько часов назад. Никто старался не замечать, что на рейд по городу вышли не менее сорока человек, а в часть возвращалось не более тридцати. Неровным
