что Элеонор рассказала в своей поистине фантастической истории про них двоих, Майкл сделал вывод, что это лейтенант втянул ее в безумную и опасную одиссею… одиссею, которая продолжается до сих пор.
Но как бы сильно она ни любила его раньше, может ли так случиться, что в новом мире их совместному путешествию придет конец?
Майкл вспомнил брошь у нее на платье. Венера, выходящая из пены морских волн. Весьма подходяще, не правда ли? Элеонор тоже вышла из моря. К тому же она очень красива. Он невольно почувствовал себя предателем — Кристин только-только похоронили, а тут такие мысли.
Но факт остается фактом: он что-то испытывает к Элеонор. Майкл не мог этого отрицать. Как и остановить бурный поток мыслей. Лицо девушки его преследовало. Изумрудные глаза, длинные черные ресницы, пышные каштановые волосы. Бледная, как у призрака, кожа. Она казалась ему пришелицей из другого мира — по сути, так оно и было, — и Майкл очень боялся за нее в новом мире. Ему хотелось ее защитить, провести по новой жизни, спасти.
В занавешенной койке было тихо и темно, как в могиле.
Он вспомнил, как увидел ее впервые, погребенную во льду.
А потом повстречался с ней, испуганной и одинокой, в заброшенной церкви. Но даже тогда она не стала раболепствовать. Девушка сохранила достоинство и силу духа, невзирая на все страдания.
Что она там играла на пианино в комнате отдыха? Ах да, старинную печальную балладу «Барбара Аллен». В голове у Майкла звучала ее грустная мелодия.
Шторка в ногах кровати колыхнулась.
Он вспомнил, как зарделись румянцем щеки Элеонор, когда он уселся рядом с ней на банкетку. Шуршание платья с пышными рукавами, острые мысы черных туфель, нажимающие на педали…
Матрас прогнулся, как если бы на кровать надавил… дополнительный вес.
Он вспомнил ее запах. Приятный аромат с оттенками мыла, кажется, окутывал его и сейчас…
Вспомнил ее голос… мягкий, чистый, с сильным акцентом.
И вдруг в кромешной темноте он действительно его услышал.
— Майкл…
Ему это почудилось? Наверное, завывающий снаружи ветер.
Но тут он почувствовал на щеке чье-то теплое дыхание и прикосновение к груди, не менее легкое, чем прикосновение кошачьей лапки.
— Я больше не могу этого выносить, — сказала она.
Он не пошевелил ни мускулом.
— Я больше не могу выносить одиночества.
Она лежала над ним на плотном одеяле, через которое явственно прощупывались формы ее тела. Как, черт возьми, она…
— Майкл… Произнеси мое имя.
Он облизал пересохшие губы и прошептал:
— Элеонор.
— Еще раз.
Он произнес имя снова и услышал ее всхлипывание. От этого звука у него чуть не разорвалось сердце.
Майкл в темноте нащупал рукой ее лицо. Почувствовал слезы на щеках… и поцеловал их. Кожа Элеонор была холодной, а слезы — горячими.
Она подобралась ближе. Теперь он шеей почувствовал ее дыхание — слабое и учащенное.
— Ты ведь хотел, чтобы я пришла к тебе… правда?
— Да, — пробормотал он. — Хотел…
И тогда Майкл ощутил прикосновение ее губ. Нежных и мягких, но… холодных. Ему так захотелось согреть их. Он горячо поцеловал ее и притянул к себе. Но разделяющее их одеяло было таким грубым…
Он стащил его вниз и обнял девушку. Тело Элеонор, стройное как молодое деревце, было прикрыто всего лишь сорочкой… чем-то очень тонким, как паутинка, что можно легко сбросить…
Боже, прикосновения к ней просто сводили с ума. Его рука скользнула по обнаженному боку Элеонор, и она задрожала. Ее кожа была такой холодной и в то же время такой гладкой. Он провел руками по округлым бедрам, плоскому животу — от прикосновения пальцев Майкла он затрепетал — и, наконец, по нежному бугорку груди. Сосок на ощупь сделался твердым, как кнопка.
— Майкл… — выдохнула она, прикоснувшись губами к его горлу.
— Элеонор…
Кожей он ощутил прикосновение зубов.
— Прости меня, — прошептала она.
Не успел он спросить, за что прощать, как почувствовал, что ее зубы ледяными клещами вонзаются ему в глотку. По шее потек горячий ручеек — его кровь? Майкл попытался закричать, но вместо крика из горла вырвался лишь сдавленный невнятный стон. Он забил руками и ногами, стараясь выпутаться из постельного белья, отпихивал ее от себя что есть сил, снова и снова…
Кроватные шторки со скрипом разошлись в стороны.
Теперь он ее увидел, нависающую над ним обнаженную бледную фигуру с горящими глазами и обагренными его кровью губами…
В глаза ударил яркий резкий свет.
Он снова оттолкнул Элеонор, пытаясь сбросить с кровати.
— Майкл! Господи, Майкл… проснись! Проснись! — закричал кто-то у него над ухом.
Он все еще отчаянно молотил руками, однако в них кто-то вцепился.
— Это я! Дэррил!
Майкл очумело поглядел вниз с верхнего яруса кровати.
Свет был включен, а Дэррил буквально висел у него на руках.
— Тебе кошмар приснился.
Сердце у Майкла молотом колотилось в груди, но он перестал брыкаться.
— Я бы сказал, самый кошмарный кошмар из всех кошмарных кошмаров, — добавил биолог, когда Майкл немного успокоился.
Дыхание журналиста постепенно приходило в норму. Он огляделся. Простыня и одеяло намотались на ноги, а подушка валялась на полу. Он ощупал шею. Кожа оказалась мокрой, но когда он посмотрел на пальцы, то увидел на них только пот.
— Тебе повезло, что я как раз возвратился, — покачал головой Дэррил. — Так у тебя мог и сердечный приступ случиться.
— Дурной сон приснился, — прохрипел Майкл. В горле страшно пересохло. — Очень дурной сон.
— Да уж, надо полагать. — Дэррил тяжко вздохнул, стащил с руки часы и положил их на тумбочку. — И что за дрянь тебе привиделась, если не секрет?
— Я не помню, — ответил Майкл, хотя помнил каждую деталь сна.
— Как? Уже и забыл?
Майкл откинул голову на подушку и отрешенно уставился в потолок.
— Да.
— Так, к сведению: мне показалось, что ты произнес имя Элеонор.
— Странно…
— Впрочем, я не уверен. — Дэррил снял полотенце с крючка на двери. — Вернусь в пять. А до тех пор постарайся не заснуть.
Майкл снова лежал в одиночестве, ожидая, когда сердце наконец уймется и паника пройдет окончательно, но… перед глазами по-прежнему стоял образ Элеонор. Длинные каштановые волосы, ниспадающие на белую кожу груди, и приоткрытый окровавленный рот, жаждущий еще больше крови…
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
