Кровь и лед

Юноша подозвал старшего сотрудника; ламинированный бейджик, висящий на толстой шее мужчины, гласил, что его зовут Курт Кертис. Лично перепроверив бумаги и заглянув в загранпаспорт и удостоверение личности, тот сказал:

— Сожалею о вашей утрате, сэр.

Интересно, сколько еще раз придется услышать эту фразу, думал Майкл.

Кертис поднял телефонную трубку, нажал кнопку быстрого вызова, после чего, стоя к Майклу спиной, буркнул в телефон несколько слов. Затем раза три промычал «ага» и, снова обернувшись к Майклу, сообщил:

— Следуйте за мной, сэр. Я провожу вас к пункту перевалки грузов. — Указав на объемистый баул Майкла, он добавил: — И сумку не забудьте.

Выйдя наружу, Майкл почувствовал себя так, словно на него набросили горячее мокрое полотенце, настолько душной была ночь в Майами. Придется привыкать. В снежной и слякотной Такоме Элеонор не выжить. Кертис протиснулся на водительское сиденье автокара, и Майкл, взвалив дорожную сумку на платформу сзади, уселся рядом. Должно быть, час или два назад прошел дождь — летное поле было мокрым, и то там, то сям встречались лужи глубиной с дюйм. Выворачивающий на рулежке самолет обдал их ураганом раскаленного, еще более удушливого воздуха. Рев двигателей был оглушающим, однако Кертис и бровью не повел. Они миновали ряд терминалов и въехали в огромный открытый ангар, где был припаркован фургон с надписью «Управление судебно-медицинской экспертизы округа Майами-Дейд». У машины, прислонившись к дверце, стояла и курила сигарету хрупкая женщина в черных брюках и белой блузе. Майкл соскочил с автокара и снял сумку, после чего Кертис ударил по газам и быстро скрылся.

— Майкл Уайлд? — спросила женщина, бросив сигарету на бетонное покрытие. — Я — Мария Рамирес. Жена Эрика Данцига.

Майкл пожал женщине руку и сказал, что сожалеет о ее утрате.

Она пристально посмотрела на него черными глазами и спросила:

— Трудный перелет был?

Майкл и до этого подозревал, что выглядит отвратительно, но теперь получил подтверждение.

— Не то слово.

Он не смог удержаться и стал озираться по сторонам. Где же мешок для трупов? Его доставили или он все еще на борту?

— Если вы ищете мешок, то он в фургоне.

— Серьезно?

У Майкла чуть сердце из груди не выпрыгнуло от радости, и его реакция не ускользнула от внимания Марии.

— Итак, — произнесла она, затаптывая ногой все еще тлеющий на бетоне окурок. — Прежде чем мы вызовем полицию, ФБР, службу иммиграции и прочие заинтересованные ведомства, вы ничего не хотите мне сообщить?

Майкл несколько дней готовился к этому моменту, прикидывая, как ей все объяснить, но сейчас, когда момент подступил, все его заготовки вылетели из головы. Хотелось лишь одного — поскорее открыть дверцы фургона и выпустить Элеонор на свободу.

— Во-первых, я не знаю, кто находится в мешке, — проговорила Мария. — Я его не открывала, но заранее могу сказать, что там не Эрик. Он выше на целый фут и на сотню фунтов тяжелее, чем этот человек.

— Вы правы, — кивнул Майкл. — Это не Эрик.

Немедленная капитуляция Майкла, кажется, удивила Марию.

— Тогда где он?

Пригнув голову, Майкл заговорщицки произнес:

— Сейчас я вам все объясню, но учтите, что вся информация находится под строгим грифом секретности ННФ.

И он рассказал Марии свою историю, не забыв напомнить, что, по ее словам, Данциг — Эрик — нигде не был более счастлив, чем на полюсе, и даже мечтал, чтобы его там похоронили. Майкл признался, что так и случилось.

— Сделай мы это открыто, нам бы такую выволочку устроили… Поэтому я ждал, когда смогу с вами лично встретиться и все объяснить в приватной беседе.

Он сунул руку под воротник и снял с шеи ожерелье из клыков моржа. При виде его глаза Марии наполнились слезами.

— Думаю, ему бы хотелось, чтобы ожерелье вернулось к вам, — подытожил Майкл. — Эрик никогда с ним не расставался.

Мария взяла ожерелье, и из глаз ее брызнули слезы. Женщина отвернулась и, понурив голову, отошла от Майкла на несколько шагов.

Майкл терпеливо ждал. Рубашка и длинные волосы на затылке взмокли от пота и противно липли к телу. Он едва сдерживался, чтобы не ринуться к фургону, но неподалеку сновали работники аэропорта — механики и пара операторов по обработке багажа, — поэтому он понимал: придется потерпеть еще чуточку.

Мария наконец взяла себя в руки и, подойдя к фургону, вытащила из кабины планшетный блокнот. Когда она снова вернулась к Майклу, ожерелье Данцига уже висело у нее на шее.

— Хорошо. Тогда я должна вас поблагодарить. Эрик обрел то, чего хотел. С меня причитается. — Протянув ему планшет, она сказала: — Поставьте подпись во всех местах, которые я пометила крестиком.

Мест таких была по меньшей мере дюжина. Когда Майкл закончил, Мария вырвала из планшета две страницы с копиями документа и передала журналисту.

— Теперь все официально. Эрик возвратился.

— Спасибо.

— Но мне все равно непонятно, кто лежит в мешке.

А вот теперь начинается самое сложное, подумал Майкл. И заставить ее поверить в эту часть истории будет очень непросто. Кто может в такое поверить?

— Мой друг, — ответил он. — Ее зовут Элеонор.

— Вы хотите сказать, ее звали Элеонор?

— Нет. Она жива.

Мария застыла и внимательно на него посмотрела, словно раздумывая, не бредит ли он и можно ли верить хоть одному его слову.

— Она не может быть живой. Только не в мешке. И только не после путешествия с Южного полюса в грузовых отсеках самолетов.

— Однако она жива. — Майкл взял Марию за руку и потащил к задним дверям фургона. — Позвольте мне войти и освободить ее.

Один из операторов по обработке грузов поглядел на них с любопытством.

— Матерь Божья! — воскликнула Мария. — Вы спятили? Да что с вами со всеми там произошло, черт возьми?

Однако она не стала препятствовать Майклу, когда он открыл задние двери и полез внутрь. Оказавшись в салоне, Майкл захлопнул дверцы.

Мешок лежал на металлической площадке, зафиксированный двумя холщовыми ремнями. Майкл принялся торопливо их расстегивать, попутно нашептывая: «Я здесь. Я здесь». Из мешка не доносилось ни звука.

Схватив ползунок молнии у изголовья (он предусмотрительно поломал молнию, чтобы ее не могли застегнуть до конца), Майкл рванул его вниз и раздвинул пластик в стороны.

Элеонор, вытянув руки вдоль тела, лежала совершенно неподвижно, словно мертвая.

— Элеонор, — позвал он девушку, прикасаясь пальцами к ее лицу. — Элеонор. Пожалуйста, проснись.

Пытаясь удостовериться, что она дышит, он низко склонился над ней и почувствовал на щеке слабое дыхание. Холодное дыхание. Холодной была и ее кожа.