блокноте, стремился приобрести как можно больше навыков, от строительства иглу до управления собачьей упряжкой, как сейчас. Но период командировки на станции Адели был ограничен, а ему не хотелось упустить ничего важного. В канун Нового года самолет обеспечения заберет его на Большую землю, и Майклу совсем не улыбалась перспектива, вернувшись в Такому, сокрушаться, почему он, допустим, не удосужился сфотографировать старую норвежскую часовню изнутри (Майкл начал разрабатывать план возвращения к ней) или не успел разгадать загадку Спящей красавицы и Прекрасного принца.
Даже сейчас он держал в уме медленно оттаивающую льдину. Он решил сразу по возвращении на базу наведаться в лабораторию Дэррила и сделать еще несколько снимков, чтобы запечатлеть изменения в состоянии льда. Забавно, конечно, но Майкл представлял процесс его таяния как метаморфозу. Он почему- то воспринимал льдину как куколку насекомого, из которой двое возлюбленных должны выйти на свет. В том, что они возлюбленные, Майкл ни минуты не сомневался. Кого, как не любовников, могли приковать друг к другу несколькими витками цепи и приговорить к смерти в океане? Он попытался мысленно воссоздать сценарий, который привел к столь трагической развязке. Может быть, ревнивый муж застукал парочку и утопил в море? Или расправу учинили по приказу отвергнутой жены? А может, эти двое нарушили некие нормы поведения, например, морской кодекс или, принимая во внимание золотые галуны на мундире мужчины, гвардейский? За какое чудовищное преступление они понесли столь ужасную расплату?
Собаки самостоятельно изменили курс, обогнув необыкновенно высокие заструги — образованные ветрами твердые снежные гребни. Это снова навело Майкла на мысль о том, что лайки помнят маршрут лучше любого человека. Животные спешили домой к уютной псарне, где их ждала мягкая солома на полу и миски с едой.
Все, о чем Майклу приходилось думать в течение большей части пути, — это как твердо стоять на полозьях да крепко держаться за поручень. Данциг, с нахлобученным на голову капюшоном, сидел совершенно безмолвно, уткнувшись подбородком в грудь, и у Майкла мелькнула мысль, что тот просто заснул. Было ли это признаком доверия к журналисту или к упряжке, оставалось неизвестным, но как бы там ни было, Майкл надеялся, что остаток обратного пути до базы удастся проделать, не разбудив каюра.
Вдалеке слева, среди нагромождения плавучих льдов мелькнул крошечный красный огонек и исчез, но спустя несколько минут показался вновь. Маячок на крыше домика ныряльщиков, сообразил Майкл. Он несколько раз становился свидетелем тому, как в нем со дна вытягивали ловушки с рыбой. Глубоководные обитатели жадно хватали ртом воздух, таращили удивленные белесые глаза и шевелили полупрозрачными жабрами, и тех немногих счастливчиков, которые смогли пережить поднятие на поверхность, Дэррил перекладывал в специальные ведра. Майкл одного не мог понять: как такой убежденный вегетарианец и защитник прав животных может заниматься этой работой?
— Все дело в рациональности, — объяснил тогда Дэррил. — Я говорю себе, что, проводя опыты на нескольких, я спасаю многих. Первый шаг к тому, чтобы убедить людей беречь природные ресурсы, — это объяснить, что ресурсы эти могут исчезнуть. — Он поднял за хвост одну из дохлых рыб, бережно положил в отдельное ведро со льдом и пояснил: — Если действовать быстро, то иногда удается получать любопытнейшие образцы крови даже у погибших рыб.
Когда нарты поравнялись с домиком ныряльщиков, собаки свернули направо и с веселым лаем побежали прямо к базе. Сани взлетели на невысокий холм, со свистом рассекая снег, и Майкл смог рассмотреть лагерь с высоты. Разнообразные модули, складские помещения и ангары, расставленные почти без всякой системы, выглядели отсюда как домики из конструктора «Лего», в который он играл в детстве, — беспорядочное скопление черных и серых строений с большими ярко-желтыми кругами на крышах, нанесенными люминесцентной краской, чтобы пилоты самолетов обеспечения могли заметить станцию во мраке долгой полярной зимы.
Даже летом, в условиях бесконечного светового дня выживать здесь было непросто, а уж как некоторым удавалось выдерживать суровые зимы Южного полюса, у Майкла вообще не укладывалось в голове.
Данциг пошевелился в «гамаке» и приподнял голову.
— Прибыли? — пробормотал он.
— Почти, — ответил Майкл.
Он уже различил американский флаг, который под напором ветра сделался совершенно плоским.
— Раз уж вы проснулись, — добавил Майкл, — то не подскажете, как заставить собак остановиться?
— Попробуйте «тпру».
—
— Это не всегда срабатывает. Сильно потяните на себя поводья и нажмите на тормоз.
Майкл метнул взгляд под ноги на металлическую пластину с двумя клыками, служившую педалью тормоза, и приготовился нажать на нее, когда до псарни останется сотня ярдов. На быструю остановку надеяться не приходилось.
Со стороны океана донесся приглушенный рокот снегохода, и Майкл невольно сравнил его с тихим и приятным шуршанием саней. Как фотограф, то есть человек, стремящийся пользоваться самыми современными устройствами, Майкл, конечно, не имел права бросать камни в плоды научно-технического прогресса. Еще бы: не будь на свете самолетов, он никогда не очутился бы здесь, а если бы не цифровые камеры, ему пришлось бы мучиться с царапающейся и трескающейся на морозе пленкой. Тем не менее шум снегохода, который, по-видимому, также возвращался на базу, показался ему неуместным. Вроде раздражающего стрекотания мощной газонокосилки тихим августовским утром. Глядя на снегоход, ползущий по льду, подобно черному жуку по листу бумаги, Майклу пришло в голову, что, возможно, на нем восседает Дэррил с уловом новых биологических образцов.
Псарня располагалась на окраине станции, за квадратом из жилых и административных модулей. По соседству с ней ютились лаборатории, складские сараи и ангары с электрогенераторами. Несмотря на то что генераторы были отнесены от жилых помещений как можно дальше, в те ночи, когда ветер стихал, Майкл постоянно слышал их монотонное урчание. Однажды за завтраком он пожаловался, что его по ночам беспокоит неприятный шум, на что Лоусон резонно заметил:
— Я бы вам посоветовал беспокоиться, когда вы вдруг
Оставляя после себя узкий протоптанный след, собаки пробежали мимо ледового дворика, ботанической лаборатории, миновали гараж, где стояли «спрайты», снегоходы и буры, и направились к псарне, прямо напротив лаборатории морской биологии. Майкл крикнул: «Тпру!», но лайки и ухом не повели. Тогда он обеими ногами нажал на тормоз. Металлические клыки вгрызлись в вечную мерзлоту, немного замедлив ход саней, однако полностью остановить не смогли, поэтому Майкл гаркнул команду снова и изо всех сил потянул за главные вожжи. Покатый нос саней вздыбился, и журналист едва не упал назад, но собаки мало-помалу начали замедляться. Кодьяк ослабил тягу, перешел на рысцу, и остальные лайки сразу последовали его примеру. Некоторое время нарты продолжали беззвучно скользить по снегу и ледяной корке, пока наконец не подъехали к псарне — открытому сараю с сеновалом, освещенному яркими белыми лампами. Судя по восторженному повизгиванию собак, они чувствовали себя здесь как в пятизвездочном отеле.
— Молодец, Нанук,[16] — сказал Данциг, вылезая из саней. — Сколько на таксометре?
Синклер слышал приближение собачьей упряжки — лай собак и шуршание полозьев по снегу, — но открыть дверь и посмотреть, что снаружи, не рискнул. Опыт подсказывал, что там могли выставить охрану.
Полноценных окон в комнате не наблюдалось, зато возле двери, прямо под плоским потолком, была узкая застекленная щель. Тихо подставив под окошко стул, Синклер встал на него все еще хлюпающими от воды носками и выглянул во двор. Судя по звуку, собаки находились совсем рядом, однако стекло было так сильно занесено снегом, что рассмотреть что-либо не представлялось возможным. Впрочем, рядом на стене Синклер заметил рукоятку вроде рычага, и когда потянул за нее, окно повернулось, столкнув нижней
