бросилась искать спасения в близлежащих горах, однако кавалерия, частью которой был и 17-й уланский полк, и пальцем не пошевелила, чтобы ей помочь. По приказу главнокомандующего лорда Реглана она пока должна была «сохраняться в загашнике в целости и сохранности» (именно эти слова прошли по рядам) и оберегать пушки, а потом, если армия все-таки доберется до места, содействовать в захвате русской крепости Севастополя. Для Синклера вся эта кампания превратилась в бесконечную череду унижения и отсрочек. В один из вечеров, когда войска разбили бивак на кишащей москитами равнине, лейтенант не обменялся с Рутерфордом и Французом ни словом. Они и так знали, что друг у друга на уме, а от усталости сил осталось только на то, чтобы проглотить порцию рома, зажевать его солониной и отправиться на поиски родника или пруда, где бы они могли напоить лошадей и наполнить фляги.
По утрам солдат, которых за ночь скрутило от холеры, погружали на грузовые телеги, а умерших спешно сваливали в неглубокие братские могилы и присыпали землей. Британскую армию на всем ее пути следования неотступно преследовало трупное зловоние, и кожа Синклера пропиталась им настолько, что он уже и не надеялся когда-нибудь его смыть.
— Синклер! — окликнула его Элеонор, обернувшись назад. — Впереди что-то есть. Ты видишь?
Она слабо подняла руку и указала на северо-запад.
Проследив за ее жестом, он увидел беспорядочное скопление домиков и корабль — судя по всему, пароход, — выброшенный на берег. Но обитаем ли поселок? Если так, то кто здесь живет? Друзья или враги?
Он натянул вожжи, заставив собак бежать медленнее. Но по мере приближения в нем все сильнее крепла уверенность, что людей здесь нет. Ни дыма из труб, ни света в окнах, ни громыхания кухонных горшков и посуды. Здесь полностью отсутствовали всяческие признаки жизни. Тем не менее собакам было хорошо знакомо это место, так как животные уверенно прокладывали путь в лабиринте дорожек между темных безлюдных построек. Наконец упряжка остановилась в центре просторного и совершенно пустынного двора, и ее новый вожак — серый пес с широкой белой полосой на шее — обернулся, словно ожидал от Синклера дальнейших указаний.
Синклер сошел на землю. Заметив между полозьями устройство с зубьями, он надавил на него и почувствовал, как железные клыки вонзаются сквозь лед в промерзлую почву. Ногу пронзила острая боль, напомнив об укусе. Огромная псина прогрызла сапог насквозь, оставив после себя окровавленный кожаный лоскут, который теперь свободно болтался на голенище.
Элеонор заерзала в нартах и голосом столь же унылым, как и окружающая обстановка, спросила:
— И куда мы приехали?
Синклер окинул взглядом большие брошенные машины и складские строения. В одном из открытых сараев он увидел паутину ржавых цепей на шкивах и железные чаны, настолько огромные, что в них разом можно было бы сварить целое стадо буйволов. Двор пересекали железнодорожные рельсы, смутно проглядывающие из-под снега, а поодаль стояла огромная железная вагонетка, даже крупнее той, которую Синклер однажды видел на угледобывающей шахте в Ньюкасле. Все это хозяйство было построено с определенной и исключительно прагматической целью, а именно — делать деньги. И единственный способ делать их в такой отдаленной и недружелюбной местности — это ловить рыбу, тюленей или китов. Причем с грандиозным размахом. В конце проржавелой железной дороги стоял черный локомотив, покрытый коркой льда, словно марципан глазурью. По всей обширной территории было разбросано, должно быть, двадцать — тридцать строений, все с выбитыми окнами и слетевшими с петель дверьми. Вдали, на вершине холма, Синклер заметил церквушку, шпиль которой венчал крест.
На секунду он задумался, и тут в него словно бес вселился.
Он нажал пораненной ногой на тормозной рычаг и после пары попыток снял нарты с тормоза.
— Вперед! — гаркнул он собакам.
В первое мгновение псы колебались, но когда он прокричал команду снова и дернул за поводья, натянули упряжь и сорвались с места.
— Куда мы едем? — спросила Элеонор.
— На вершину холма.
— Зачем? — неуверенно произнесла она.
Синклер хорошо знал, что у нее сейчас на уме.
— Потому что это самая высокая точка, — объяснил он. — И оттуда местность просматривается лучше всего.
Но Элеонор догадывалась об истинных мотивах Синклера.
Собаки пробежали мимо чего-то, что, по всей видимости, некогда было кузницей — внутри виднелись кузнечные горны, наковальни и гарпуны, почти такие же длинные, как пика, которая сопровождала его в боях, — затем миновали столовую, уставленную длинными столами на козлах, причем на некоторых из них в оловянных подсвечниках стояли замерзшие свечи. За свечами надо будет вернуться, сделал мысленную помету Синклер.
Когда собаки стали взбираться на холм, они инстинктивно пригнули головы к земле, холки их при этом круто вздыбились. Это действительно были очень сильные и отлично выдрессированные животные, и при других обстоятельствах Синклер выразил бы искреннее почтение их хозяину. Тот добился от собак того, чего мистер Нолан некогда от лошадей.
Когда сани доползли до церкви, лайки замедлились и стали осторожно прокладывать путь среди каменных насыпей и изгнивших деревянных крестов, которыми были обозначены могилы умерших здесь работников. Могильные холмы располагались без всякой системы, а редкие эпитафии, высеченные на надгробиях, так сильно побили непрекращающиеся ветры, что слова почти полностью стерлись. На одном из могильных камней виднелся ангел без крыльев, а на соседнем — плачущая женщина без одной руки. Обе фигурки лицами были обращены к застывшему океану.
Когда упряжка поравнялась с деревянной лестницей, ведущей в молельню, Синклер снова нажал на тормоз. Он спрыгнул с полозьев и подошел к Элеонор, но она продолжала сидеть на дне саней, не подавая руки.
— Пойдем внутрь, — сказал он. — Похоже, лучшего укрытия здесь не найти.
Укрытие могло понадобиться им очень скоро. Небо заволакивали хмурые тучи, а ветер стремительно усиливался. Синклер уже был знаком со штормами, которые возникали буквально из ниоткуда и всей мощью обрушивались на судно, на котором они уплывали все дальше на юг.
Элеонор не пошевелилась. Ее лицо, которое и до этого выглядело нездоровым, теперь и вовсе стало белым, как у покойника.
— Синклер, ты знаешь, почему я…
— Прекрасно знаю, — оборвал он ее. — И не хочу об этом слышать.
— Но там есть множество других построек, — возразила она. — Я видела столовую по правую сторону, когда мы…
— Та столовая без двери, а в крыше у нее дыра размером с собор Святого Павла.
Упоминание о соборе невольно напомнило им обоим популярную песенку, строчку из которой они частенько цитировали друг другу в былые… счастливые времена. В ней пелось о кокосовых пальмах, высоких, словно собор Святого Павла, и белых, как в Дувре, песках. Но Синклер, резко оборвав поток приятных воспоминаний, взял Элеонор под мышки и буквально выдернул из саней.
— Все эти религиозные предрассудки — вздор.
— Вовсе нет, — возразила она. — Помнишь, что произошло… в Лиссабоне?
А случилось там то, что он еще не скоро мог забыть. Когда они стояли перед алтарем в церкви Святой Марии, в день, который должен был стать самым значимым днем их жизни, кажется, сам Господь Бог решил помешать церемонии. Счастье еще, что Синклеру удалось добиться разрешения сесть на бриг «Ковентри», отплывающий именно в тот вечер.
— То была случайность, — ответил Синклер, — не имеющая к нам никакого отношения. Город и до того дня подвергался бесчисленным землетрясениям.
Синклер всячески отгонял от себя суеверные мысли. Им еще многое предстояло сделать, и в первую очередь — продумать план дальнейших действий. Собаки улеглись между могил, зарывшись носами в передние лапы и прижав хвосты к телу, а Синклер, одной рукой поддерживая Элеонор, а другой — саблю,
