маленькие деревушки. Через несколько минут он разглядел и родную Улику. Сверху Улика виделась тощим ручейком и Кур — совсем узким, извилистым, невзрачным. На мыске, между двух речек, деревня Павловка: горсточка как попало брошенных кубиков.
— Наш дом! Наш дом!.. — оглашенно закричал мальчуган.
И без его крика удальцы с грустью провожали речки и деревню. Им расхотелось лететь к отцу, так бы и попрыгали с самолета домой, прямо на березу! За Уликой неспешно поплыли остроносые релки, и между ними на обширной мари одиноко блеснуло Цветочное озеро. Мишутка особенно внимательно присматривался к озеру: не взошли ли лотосы? Затем на самолет надвинулся сплошной лес, густо прошитый речушками и ключами. Лес вздымался на перевал сопок, и не было ему конца и края.
— Правильно летим! — обрадовалась Люсямна. — Папа рассказывал про этот голубой лес. Его древние люди посадили…
Кедровый лес, вечный и торжественный, скатывался куда-то за склон неба. Люсямне чудилось, что не самолет гудел моторами — то гудел лес. Она внутренне собралась и вслушалась в натужный гул: хотела узнать, о чем он шумит… По отрогам были видны загадочные линии, квадраты. И на самом деле какие-то слова выписывали деревья. Может, люди, сажая в древности кедры, хотели поведать что-то необыкновенно важное о земле, о человеке… Много разных чувств и мыслей вызывал кедровый лес у девочки. И когда лес остался позади, она еще долго заглядывала за крыло самолета, забыв о леденцах, растаявших в руке.
Самолет опустился на краю села. Возле простого дома с вывеской «Дагдинский аэропорт» паслись корова и телок. Вокруг затравевшего поля — тонкие березки, чахлые лиственницы.
Пассажиры уверенно направились к калитке, к грузовым и легковым автомашинам. От поля несколько дорог вели в лес. Выведет ли хоть одна из них к Милешкину? Удальцы выжидающе глядели на мать.
Людмила направилась к моложавому милиционеру, стоявшему на крыльце и не знавшему, что делать: везде был порядок и тишина, как и полагается в таежной местности. Милиционер подчеркнуто внимательно выслушал Людмилу, самым подробным образом изучил листок с адресом Милешкина и, одернув на себе китель, круто развернулся на одном месте, скомандовав:
— За мной, товарищи! — Он отворил комнату с красной вывеской «Милиция». — Садитесь, — вежливо, но требовательно сказал милиционер Милешкиным и набрал на телефоне короткий номер. Дозвонился до товарной станции, спросил, откуда пришли за грузом машины. Потом еще звонил, куда-то сбегал и сокрушенно сказал Людмиле, что рад бы помочь ей, да не может. В сторону геологической партии, где работает Милешкин, транспорта нет и в ближайшие дни не предвидится. Милиционер предлагал заказать номер в гостинице.
Делать было нечего. Милешкины захотели есть.
Буфетчица, с рябинками на пухлом лице, смотрела, как вкусно пили кефир удальцы, заедая его булками, и расспрашивала, откуда они да куда путь держат. Уж не на БАМ ли? Нынче много семей едут на БАМ. Там детские сады и школы построены, строители оседают надолго. Людмила, по своей деревенской простоте, рассказала женщине, что добирается до мужа, он где-то в дагдинской тайге землю буравит. Как вот найти его, милого?..
И тут буфетчица сказала:
— Вертолет то сядет, то куда-то сорвется. Может, в ту самую партию он и носится… Зайди, молодка, к начальнику порта, он знает, куда летает вертолет. Вот бы хорошо тебе на нем-то прямо к мужу.
Едва успели Милешкины пообедать, как на улице затарахтело.
— Опять вертолет, — сказала буфетчица. — Посидит и улетит.
— За мной, удальцы-молодцы! — скомандовала Людмила и первой вошла к начальнику.
Все пятеро окружили стол.
— В Ключевой вертолет уже побывал, понимаешь, — ответил начальник, — сейчас летит в другое место. — Начальник встал из-за стола, давая понять Людмиле, что разговор с ней закончен.
— Дядечка, отвези нас к Милешкину, — трогательно улыбаясь, просила Людмила, — а я тебя за это крепко поцелую.
— Не говорите глупостей, — сконфузился начальник, протискиваясь боком между стеной и женщиной.
— Ты посочувствуй нам, дядечка, — умоляла его Людмила. — Мы уже месяц добираемся к нашему Милешкину. — Посочувствуй…
В кабинет вошел юный пилот в сопровождении сияющего милиционера.
Летели над скалистыми сопками и марями, летели низко. Когда сохатуха с долговязым телком выскочили из лиственничника на лужайку. Василек разглядел на спине телка светло-рыжее пятно. Над тальниками какой-то мелкой речки он заметил стайку голубых сорок, ровесниц динозавров, за миллионы лет не потерявших легкой, веселой красоты.
Тень от вертолета неслась вдоль будущей железной дороги, пересекала поселки из вагончиков и палаток, новые деревянные бараки, стройки каменных домов и заводов, мосты через речки и ключи. И там и сям по извилистым дорогам пылили самосвалы, наполненные камнем и гравием, бетонными плитами и тумбами; в карьерах ворочались экскаваторы. Василек никогда не видел их близко наяву и сверху принимал за зверей-великанов, неуклюже пытающихся выбраться из глубоких ям. Своим малолетним умишком Василек не мог толком осознать, что означает БАМ, однако чувствовал: что-то творится небывало великое на земле. Хоть год лети над сопками и марями, и не будет этому человеческому творению конца. Василек испытывал чувство гордости и видел себя необыкновенно взрослым, как бы причастным к большой работе.
По низинам и распадкам бежали речки с белесыми галечными косами. Там, где была глубина, речки ярко синели, а на перекатах молодым снегом вскипали буруны. Возле одной из таких речек показался палаточный табор. Вертолет сбавил гул, рывками падая вниз. Присел на косе. Милешкины вылезли из кабины. Ветер от винта растрепал им волосы, запорошил глаза.
Когда вертолет снова взлетел и подался в сторону острой вершины сопки, на косе стало необыкновенно тихо. В кустах черемушника и тальника журчала речка, где-то далеко за лесом невнятно шумела вода. Милешкины неприкаянно стояли на косе и смотрели на безмолвный табор. Наконец там вырос обросший, в зеленой тужурке мужчина.
— Но чо застряли? — хрипло сказал он Милешкиным, раздирая пятерней русые лохмы. — Идите сюда, я вас зажарю на костре и сожру с крупной солью вприсыпку. — Идите, не бойтесь.
— Ты нам сначала скажи, людоед, — с шуткой, но не без тревоги обратилась к мужчине Людмила, — здесь ли Милешкин работает?
— Тимоха, што ли?.. Ну да, здесь…
— Слава тебе господи! — вырвалось у Людмилы. — Застали! Пойдемте, удальцы, к палаткам.
По выбитым ступенькам Людмила первой взбежала на берег, оглядывая табор, быстро спрашивала у обросшего, по-медвежьи бурого мужчины:
— Где же он? На работе?.. Когда вернется?..
Бурый, словно очнувшись ото сна, кинулся сдергивать с веревок майки, носки и швырять в палатки.
— Так вы правда, што ли, семья Тимохи? — громко обратился он к Людмиле. — И правда ведь росточки обличьем смахивают на Тимоху Милешкина! Ну верткий парень: и на БАМе, и дома успевает… Вы окапывайтесь пока, а я рубон сварганю, еду, значит. — Бурый носился по табору, вытащил из палатки побитый транзистор, поймал «Маяк».
— Во музыка! Слушайте! — И покатился с уклона к реке, гремя закопченным ведром.
Людмила с удальцами села на скамью за длинный стол под берестовым навесом и неприкаянно осматривала холостяцкий табор.
На душе у нее творилось что-то непонятное: не чаяла увидеть Милешкина и в то же время какая-то неуверенность, путаница в мыслях, тревога… Что она скажет в первую минуту мужу, как ей вести себя и как он посмотрит на столь неожиданное ее появление? Удальцы тоже сидели за столом мокрыми галчатами, серьезно и настороженно смотрели на хвойный лес, на пустые палатки. Ничего не спрашивали у матери, между собой не разговаривали, каждый думал о своем.
