замедлял шаги, вопросительно глядя на нее. Лидия с непроницаемым лицом шла вперед и он, вздохнув, продолжал прерванный разговор. Если не было поздно, Лидия приглашала Мишеля зайти к ним выпить чаю. Мария Семеновна принимала его со смешанными чувствами. Мишель ей очень нравился, она знала, что он влюблен в Лидочку и что он подает большие надежды. Но после того, как он однажды просил у нее руки Лидии, она объяснила, что в мужья Лидочке он не годится по причине крайней молодости, ведь ему недавно исполнилось девятнадцать и он всего на год старше ее дочери. О личной жизни и проблемах дочери Мария Семеновна даже не догадывалась и мечтала, как, став известной танцовщицей, ее Лидочка сделает удачную партию, что случалось иногда в театре. Только это и было тайной мечтою Марии Семеновны, верившей, что ее скромница дочь достойна самого лучшего. Эти чаепития проходили мучительно и для Мишеля и для Лидии, хоть и по разным причинам. Но она считала, что невежливо не пригласить его после того, как он подводил ее к дому, а ему хотелось подольше не расставаться с ней. Это было очень по-детски и глупо, хотя мучили их совсем не детские чувства.
Прошло Рождество с новой премьерой «Щелкунчика», потом Святки. Спектаклей было много, но праздничное веселье не затронуло жизни Лидии. Верочка Серова передала приглашение принять участие в вечере с танцами, потом в катании на санях, но Лидия вежливо отказывалась, сославшись на нездоровье, едва позволяющее ей выступать. Наконец, ближе к Великому посту, ее разыскал Фокин и передал приглашение участвовать в антрепризе Дягилева. Продолжая «Русские сезоны» Дягилев давал несколько балетных спектаклей в Будапеште, Вене и Монте-Карло. Лидии он предложил танцевать в «Призраке розы» и по возможности заменять Павлову, когда у нее были другие гастроли. Выезжать в Вену надо было через неделю, времени на раздумья не было. Но Лидии и не надо было думать — с Фокиным она согласна была ехать выступать куда угодно, так она любила танцевать в его балетах. Мишель Суворов, оказывается, уехал раньше и уже танцевал в Будапеште.
3. Любовь
Во время Великого поста спектаклей все равно не было. Лидия быстро собралась и в самый разгар Масленицы, когда город веселился, объедался блинами, хохотал над проделками Петрушки на ярмарках и готовился к покаянию и воздержанию, села в поезд, помахала рукой матери и отправилась в Неизвестность, чем было для нее любое путешествие. Дальше Сиверской, где она каждое лето жила на даче, она была только один раз в Крыму, в Ялте, где жила с матерью и больным братишкой. Это был волшебный сон, длившийся, как ей казалось, вечность. Каждый день Лидия бежала на берег моря, словно боялась, что за ночь оно исчезнет или, что еще хуже, замрет, прекратив свою таинственную и независимую жизнь огромного, недоступного пониманию существа, оставшись просто лужей соленой воды. Все остальное — роскошь и яркость юга — было уже за гранью восприятия для нее, сливаясь в единое ощущение радужного оперения тропической птицы, какую она однажды видела в вольере.
Предчувствие такого же волшебства охватило ее и сейчас. Как только поезд отошел, она с круглыми глазами стала ожидать чего-нибудь особенного. Но особенное не спешило ее удивлять. Пейзаж за окном ничем пока не отличался от привычного, но Лидия все-таки стояла, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела на мелькающие вдали заснеженные леса, оживленные иногда избами крохотной деревушки. Из печных труб поднимались над крышами белые столбы дыма, уходя в небесную синеву и растворяясь в вышине. Издали все это смотрелось живописно, как на картинке. Курьерский поезд мчался без остановок, проносясь с шумом мимо маленьких городков с их уютными провинциальными вокзалами. У соседнего окна стоял молодой человек лет двадцати пяти и поглядывал чаще на Лидию, чем в окно. Видно было, что ему хочется с ней заговорить, но он не знает, с чего начать. Наконец, он решился и начал тривиально:
— Вы так восторженно разглядываете наш унылый пейзаж, словно перед вами красоты Индии или Азорских островов. Вы первый раз выезжаете из Петербурга, или прощаетесь с этим навсегда?
— Избави Бог! — даже испугалась Лидия — конечно, нет! Разве можно жить где-нибудь в другом месте, чем в нашем Петербурге? Хотя я до сих пор открываю в нем совершенно новые, неизвестные мне уголки, как если бы была приезжей, а не родилась в Петербурге. Видите ли, я десять лет прожила в закрытом пансионе и два года назад оказалась в совершенно незнакомом для меня городе, если не считать смутных воспоминаний раннего детства.
— Я тоже люблю этот город, — признался молодой человек, и они начали оживленно говорить о красотах Петербурга, стоя у окна поезда, несущегося в Европу.
Они познакомились. Молодой человек назвался Андреем Петровичем Туровским, только что получившим диплом инженера мостостроения, и ехал в Берлин для приобретения практических знаний в одной солидной фирме, где получил работу.
— А вас я знаю! Я видел однажды спектакль, где вы танцевали. Вы были, как волшебное видение, как белый мотылек, что кружится в лунном свете на лесной поляне. И еще мне очень нравится, как вы улыбаетесь, — он тоже ей улыбнулся, — И я счастлив, что до Берлина мы поедем вместе!
— Я тоже рада нашему знакомству, Андрей Петрович. Я впервые еду так далеко одна. Мне было бы неуютно без спутника. А теперь расскажите мне, ездили вы уже за границу?
Лидия с увлечением слушала рассказы Туровского о поездках с матерью в Италию и на юг Франции, о студенческих путешествиях по Германии. Германию он хорошо знал, любил и изъездил вдоль и поперек, особенно Гарц и Тюрингию.
— Как жалко, что вы едете дальше, мне бы хотелось вам показать все это. А что вы делаете в Вене, Лидия Викторовна?
— В Вене у меня несколько выступлений, а потом вся труппа уезжает в Монте-Карло. Как жалко, что вы не можете поехать со мной! — воскликнула Лидия импульсивно и страшно смутилась, — я хотела сказать, что мы с вами как будто давным-давно знакомы, и мне хотелось бы все, что я увижу, увидеть вместе с вами, — Лидия смело поднимает на него глаза.
Действительно, Лидия чувствует к Туровскому удивительное доверие и симпатию. Ей нравится его открытое лицо с очень яркими серыми глазами, копной русых волос и русой бородкой. Это лицо притягивает ее взгляд постоянно, и она даже не замечает, что все время улыбается, когда смотрит на него. Но она так же чувствует в нем мужскую силу, с которой еще не сталкивалась в жизни. Она не пугает ее, и Лидия удивлена этим: после своего трагического приключения она привыкла сторониться мужчин и замечает в них только замаскированную похоть. Даже Мишеля она старается избегать, тяготясь его постоянным влюбленным взглядом, в котором всей кожей чувствует плохо скрытое желание. Тут Лидия лукавит сама с собой, потому что больше страшится своего ощущения лихорадки в крови, когда он рядом. С Андреем же Петровичем ей очень свободно и легко. У них нашлись общие интересы, когда они заговорили о музыке, которую оба любили. А потом оказалось, что оба посещали вечера поэзии, которые иногда устраивались для любителей, и они никак не могли закончить разговор, с сожалением разойдясь на ночь по своим купе.
В Варшаве поезд стоял достаточно долго и Андрей Петрович пригласил Лидию пообедать, а потом предложил немного прокатиться по городу, чтобы посмотреть вместе с ним мост через Вислу. Обед в ресторане прошел очень весело, Лидия хотела попробовать совершенно незнакомые польские блюда и заказала бигос, который оказался тушеной капустой с кусочками разных колбас и ветчины, а на десерт — знаменитую польскую мазурку — изумительное пирожное с фруктами и сбитыми сливками. Она сокрушалась, что не может устоять перед соблазном даже под страхом растолстеть от такой еды, Андрей Петрович подшучивал над ней, называя сладкоежкой, и заказал к кофе по рюмке вишневой запеканки. После этого, совсем развеселясь, они сели в открытый экипаж и отправились в город. Лидия попросила заехать в магазин купить себе перчатки. Они отправились в Старо Място, где была масса модных магазинов и лавочек, и Лидия, как завороженная, остановилась у витрины шляпной мастерской. Она была не модница и одевалась скромно, но перед красивой шляпкой устоять не могла. Андрей Петрович тут же предложил войти и посмотреть товар поближе. Модистка выложила перед Лидией гору шляп, расхваливая их как новейшие парижские модели. Шляпы, действительно, были хороши. Лидия примеряла одну за другой, каждый раз поворачиваясь к Андрею Петровичу и вопросительно глядя на него. Он сначала делал гримаску удивления, а потом восторга, и они смеялись. Наконец Лидия надела черную шляпу с большими полями, которая ей необычайно шла, делая ее лицо из-под черных полей романтичным, а глаза — огромными и
