сжимаю накрашенные розовым блеском губы.
Кеннет смеется.
— А если я очень попрошу?
Отрицательно качаю головой.
— А если поклянусь, что непременно открою свой секрет, но после? — с улыбкой наполовину проказливого мальчишки, наполовину искусного обольстителя спрашивает Кеннет.
Любопытство берет во мне верх над благоразумием и даже над тупой болью, которой сердце реагирует на воскресающие картины из прошлого.
— Ладно, уломали.
Лицо Кеннета озаряется улыбкой. Я предупреждающе поднимаю руку.
— Только уговор: вы не станете задавать вопросов.
Кеннет с готовностью кивает, принимая условие. Я некоторое время молчу, собираясь с мыслями, и начинаю, глядя на веселящихся людей, но почти не видя их:
— До Джонатана у меня был единственный серьезный роман, он длился целых одиннадцать лет. — Говорить беспечным тоном не слишком просто, но и не так сложно, как я ожидала. — Того парня я любила всем сердцем. Впрочем, когда задумываешься об этом теперь, понимаешь, что, может, я лишь придумывала себе любовь.
Умолкаю и начинаю сожалеть о том, что запретила Кеннету задавать вопросы. Наверное, кратко на них отвечать было бы куда легче, чем рассказывать все подряд. Кеннет будто угадывает мою мысль и осторожно интересуется:
— А он вас что, не любил?
Пожимаю плечами.
— Не знаю. Утверждал, что любил, но любил явно меньше, чем… другую женщину.
— Жену? — предполагает Кеннет, попадая в самую точку.
Киваю и улыбаюсь, стараясь делать вид, что теперь могу смотреть на былые печали спокойно, даже с иронией.
— Мы встречались самое большее дважды в неделю. Он заезжал ко мне на часок-полтора и спешил домой.
— Почему же вы раньше не прекратили эту пытку? — с состраданием в голосе спрашивает Кеннет.
Мрачно усмехаюсь.
— Теперь я тоже задаюсь этим вопросом. А тогда… Поначалу я и представить не могла, что останусь совсем без него. Потом, когда было уже очевидно, что ничего не изменится, стала тайно страдать, но сил порвать эти отношения никак не находилось. — Смеюсь, хоть и впору плакать. — А он все твердил, что я его отдушина, что только со мной ему можно быть самим собой. И все намекал на то, что не сегодня завтра должен принять решение и коренным образом изменить жизнь. А я, дурочка, ждала. Ждала целых одиннадцать лет… — Умолкаю, переносясь мыслями в подернутое дымкой времени былое.
Кеннет минуту-другую молчит, после чего негромко спрашивает:
— А что потом?
Вздрагиваю и вспоминаю, что я на свадьбе у племянницы Джейкоба и что беседую с ее не то другом, не то родственником.
— Потом… Потом я как-то раз увидела его с семьей: женой, дочерью и сынишкой. — Проглатываю комок горечи и гордо приподнимаю подбородок, не желая казаться жалкой. — Они смотрелись неделимым целым. Укладывали в машину покупки, сделанные в торговом центре, сажали внутрь детей. Потом с плеча его жены упала лямочка майки, и он настолько заботливо ее поправил, что у меня оборвалось сердце. Я в этот же вечер собрала в кулак все мужество, позвонила ему и просила забыть обо мне. Потом, конечно, страшно мучилась, но теперь все это в прошлом. — Улыбаюсь. — Смешно, правда? Если бы не дурацкая лямочка, кто знает, как долго еще бы тянулся этот нездоровый никому не нужный роман?
Кеннет задумчиво кивает, какое-то время молчит и поднимает указательный палец.
— Конечно, я с ним не знаком, с этим вашим бывшим любимым, и в глаза не видел его жену, но уверен в одном: они лишь показались вам неделимым целым.
Недоверчиво улыбаюсь.
— Почему вы так думаете?
— Потому что, если бы это было так, он не ездил бы целых одиннадцать лет к вам! Такое случается сплошь и рядом: люди женятся, выходят замуж просто потому, что так надо и чтобы никто не заподозрил их в ненормальности! — Он говорит все более взволнованно и убежденно. — Приспосабливаются к новой жизни, обрастают привычками поправлять лямочки и так далее — опять-таки поскольку так принято! А сами всеми силами своей души мечтают о встрече с тем или с той, кого не хватило терпения дождаться, кто, подобно им самим, соединился с чуждым по духу человеком и так же страдает!
Смотрю на жениха и невесту и пытаюсь представить себе, какое будущее ждет их. Кеннет перехватывает мой взгляд.
— Вот и эта дурочка вбила себе в голову, что если не выйдет за этого балбеса, останется старой девой! — горячо восклицает он.
Я смотрю по сторонам, проверяя, не слышит ли кто его прогнозов, но наш столик так далеко от тех, за которыми сидят гости, что опасаться нечего.
— Почему балбеса? — спрашиваю я.
— Потому что он избалован и только думает, что влюблен, а на самом деле обожает одного себя! — выпаливает Кеннет, и я чувствую, что из него выходит наболевшее. — Я знаю его не первый год, мы занимаемся в одном спортзале, только я там бываю регулярно, а наш раскрасавец-жених появляется от случая к случаю.
Мое сердце сдавливает новый приступ жалости к Норе, хоть теперь она выглядит вполне счастливой.
— А сколько невесте лет? — спрашиваю я.
— Двадцать семь.
— Еще не так много… Старая дева! — Усмехаюсь. — По-моему, в наше время это понятие стирается. Немало женщин сначала становятся на ноги, а уж потом создают семью. В тридцать лет, даже в тридцать с небольшим.
— То-то и оно! — говорит Кеннет. С его губ слетает вздох. — Что ее ждет — страшно себе представить. Я пытался с ней разговаривать, но без толку, — спокойнее и тише добавляет он. — Нет, такого вот лживого счастья лично мне даром не надо. Я либо добьюсь настоящего, либо буду один.
Его взгляд жжет мне лицо, и я потупляюсь, не позволяя себе задумываться над смыслом его последних слов.
3
— А с мужем? — спрашивает Кеннет после непродолжительного молчания.
Поднимаю глаза.
— Что с мужем?
— Вы довольны своей нынешней жизнью?
Стараюсь придать себе непринужденный, даже радостный вид.
— Да. Вполне довольна.
Кеннет изучающе смотрит мне в глаза.
— Вы не хитрите?
Наклоняю голову набок.
— С какой стати мне хитрить? Что-то я не пойму, к чему вы клоните.
