Он не ответил.
Просто развернулся и ушел.
А я в сердцах едва не сплюнула прямо на землю. Черт бы его подрал, этого Дрейка! Ну, что за привычка уходить, не ответив?
Глава 6
С того момента, как состоялась моя памятная встреча с Комиссией, прошла неделя.
Вернулась домой нагруженная ворохом новых вещей мама. В доме снова стало светло и уютно. Звякали кастрюльки, кипятился чайник, звучали телефонные трели. Приходили в гости подруги и знакомые: кто чай попить, кто на вещи посмотреть — прикупить обновку для себя или для родственницы, кто про заграницу поспрашивать. Хотя мама редко что-то видела помимо складов и магазинов, любопытство все равно приводило в дом то одну, то другую приятельницу, которым было приятно почесать языками, задержавшись на часик-другой по пути с работы домой.
С прыжками теперь приходилось осторожничать.
Мама — она и есть мама. Всегда знает, где ты есть, всегда следит, даже когда не смотрит на дочь. Поэтому вела я себя примерно, уставшей не выглядела, улыбалась больше, чем обычно, и улыбки мои отражались волной тепла в маминых глазах. Ее волнение постепенно сошло «на нет», что меня — не любившую расстраивать мать — очень радовало.
Но это касалось только прыжков по «своим» городам. И если бы только это, то сиять было бы решительно не с чего.
Я же, словно припасшая на зиму тонну орехов белка, ходила притихшая и довольная. Потому что появился у меня секрет. Свой собственный — хороший такой, жирненький, вкусный!
А все потому, что наконец-то сумела осознать одну вещь — время в том мире не идет! Точнее не так…. Оно перестает идти в нашем мире, когда я перемещаюсь в Нордейл! Вот как!
Прежде чем я окончательно уверовала в эту теорию, пришлось сделать многократные проверки, но все они подтвердили тот факт, что, во сколько бы мое бренное тело ни исчезало, возвращалась оно домой всегда в точно ту же минуту, которую перед прыжком на наручных часах засекали глаза.
То есть прыгни я в восемь ноль одну, прогуляй по Нордейлу хоть пять часов, а вернуться получится обязательно в то же самое время — восемь ноль одну. И куда уходили эти пять часов, и как вся эта система со временем работала, мне было не ясно.
Однако радости это не уменьшало.
Сначала, было, в голову пришла мысль, что время в прыжках вообще перестает идти, но первое же перемещение в Европу указало на всю ветхость этого предположения. Да и предыдущие практики всегда доказывали обратное. Куда бы ни ступила моя нога в пределах родной планеты, часы никогда не зависали, продолжая нагло и вызывающе тикать, несмотря на мой полный надежды взгляд. Но стоило им оказаться в осеннем парке возле фонтана или на центральной площади Нордейла, как их тут же клинило намертво, и эта временная «смерть» неизменно вызывала на моем лице ехидную усмешку и желание сплясать прямо на улице. Думаю, что спляши я на самом деле, прохожие не стали бы коситься с упреком, скорее поделились бы улыбками, разделив непонятный им восторг незнакомки. Таким уж был этот новый мир. Каким-то другим.
Так или иначе, сделанное открытие окрыляло, позволяя больше не заботиться о том, что моим отсутствием кто-то обеспокоится. Потому как этого самого «отсутствия» для других не существовало вовсе.
Конечно, это касалось только прыжков в другой мир. Мысль о другом мире, подобно листу, упавшему в пруд и медленно опустившемуся на илистое дно, к этому моменту окончательно утрамбовалась и прижилась в глубинах сознания, но это не тяготило. Путешествовать «локально» (это слово звучало помпезно и вычурно даже для меня) все равно желания не возникало. А виной всему было неотступно следующее по пятам чувство одиночества. Казалось бы, людей много, мест много, а все не то и не там. Не хотелось больше Европы, не хотелось Штатов. Не хотелось райских уголков с синем морем и белыми пляжами, а хотелось куда-то далеко, куда постоянно тянулась душа, куда с томным взором смотрело сердце, туда, где всегда возникало чувство покоя и умиротворения. В мир, в тот самый мир, который Дрейк назвал миром Уровней.
Иногда я задумывалась, почему так часто наведываюсь туда, сижу на ночных крышах, как Малыш или Карлсон, глядя, как зажигаются вечерние огни Нордейла (даже родной для Астрид Линдгрен Стокгольм такого чувства не давал), смотрю в ночное небо и мне хорошо. Просто так, беспричинно хорошо. Сидеть и вглядываться в укрытые синевой дали, где горят многочисленные огни, ходят люди и ездят машины, вдыхать аромат асфальта и домов, смешанный с запахом местной растительности, слушать далекие звуки дорог. Почему здесь? Почему не в одном из городов родной планеты, где все привычно и знакомо?
Ответа я дать не могла. Только каждый вечер, закончив работу и накормив кота, я приходила сюда, чтобы скоротать лишние несуществующие пару часов, зная, что могу вернуться домой когда угодно, и ничего не изменится.
От этого знания было спокойно, и возникало внутри великолепное чувство — наконец-то никуда не нужно торопиться! Это как груз с плеч. Просто посидеть. Для себя.
Плыли по небу облака, перемигивались над городом ранние звезды, а проблемы уходили далеко- далеко…. А здесь перед моим взором расстилался город будущего. Город «моего» будущего. Так я его теперь называла.
И пусть я не знала, как именно, но точно знала, что с этим местом будет еще многое связано. И это многое обязательно придет, сегодня или завтра, а, может, через месяц…. Ведь если я буду терпеливой, то Вселенная обязательно укажет мне правильную дорогу. Нужно просто помолчать в тишине и получше прислушаться. Что я и делала.
А дома не обошлось и без экспериментов над собственным ртом.
Все хотелось знать, правда ли Дрейк смог наложить невидимый запрет? Пару раз я подлавливала
