Не считая Мелинды, может быть, Литци и еще одного-двух участников этих событий, я остался последним и, пожалуй, единственным человеком, который имеет возможность оценивать кембриджскую пятерку со всех точек зрения. Теперь, когда всё отстоялось, я могу высказать объективное суждение об этих людях и событиях, связанных с ними.
По-моему, Сомерсет Моэм[43]— сам секретный агент во время первой мировой войны — точно сказал водном из своих произведений, что только действия человека раскрывают его подлинную натуру. Человек, стоящий перед лицом окружающего мира, показывает ему лишь то, что сам хочет. Он как бы изобретает для себя внешний облик, чтобы другие люди воспринимали его именно таким, как он задумал. Чтобы понять, каков этот человек на самом деле, нужно понаблюдать за его подсознательными, неконтролируемыми жестами или мимикой. Иногда человек настолько входит в роль, что действительно становится тем, кого изображает. А между тем, в написанной книге, в картине, которую он создал, и в повседневных своих делах человек как бы снимает с себя все доспехи. Посредственность его деяний ничто скрыть не может. Взглянув в его душу, можно раскрыть самые сокровенные ее тайны.
Что мы говорим, ровным счетом не имеет никакого значения, важно то, что делаем. И при всем при том, я отдаю себе отчет, что никогда не распознаю до конца характер всех агентов, с которыми работал. Ким Филби, например, навсегда останется для меня загадкой.
Работая агентом, он практически не совершал ошибок и с годами накопил огромный опыт. Он знал, какие капканы могли быть для него расставлены и как в них не попасть. Но при этом гением он не был. По интеллекту Филби не мог соперничатьс Бёрджессом, Блантом, Маклином и даже Кэрнкроссом. Мне кажется, он не был блестящим или особенно талантливым студентом. Ким безусловно обладал большими интеллектуальными способностями, но Гай Бёрджесс в этом превосходил его.
И в то же время Ким Филби имел одно очень редкое качество, которого не было у других, а именно, умение давать реальную оценку событий. Многие судят о фактах только со своей точки зрения, отсюда между их оценкой и действительностью зачастую большая разница. Филби всегда рассматривал проблемы со всех сторон и пытался доискаться до тех вещей, которые от него скрыты. У него был замечательный дар разбираться в сложных ситуациях и инстинктивно предвидеть, как они будут развиваться. Именно эта способность сделала его таким непревзойденным мастером тайной разведки. Стоило только сказать ему, что возникла какая-либо трудность, как Ким находил очень быстрый, эффективный, безупречный и верный выход. Бёрджесс, который не признавал авторитетов и не нуждался ни в чьих советах из-за своей самоуверенности, глубоко уважал Филби. Когда у него случалась беда, он шел к Киму и делал то, что тот ему говорил. А между тем, знания Филби были не столь обширны, как у Гая, который разбирался во всем, начиная с политики, музыки, театра и до искусства, как такового, вообще.
Мне думается, что, несмотря на свои недостатки, Ким Филби был в самом деле величайшим разведчиком века. Правда мне часто казалось, что эта оценка в большей степени подходит к Маклину. Но если за критерий брать количество и качество добываемой информации, то могу свидетельствовать: мы ее получали от Филби абсолютно точную и эффективную. И, благодаря ему, знали о действиях противной стороны, о местоположении ее агентов и попытках проводить подрывные операции.
Однако, если считать, что цель разведки заключается в предоставлении правительству или важным государственным деятелям информации, которая поможет им принять соответствующие решения, то тогда разведчиком века приходится признать Дональда Маклина. Он обеспечивал нас политической, экономической и научной информацией, которая направляла стратегию наших руководителей на протяжении более десяти лет — и каких! За эти годы мир перешел от войны 1939–1945 годов к «холодной войне». Что могло в то время быть для нас важнее, чем полная осведомленность об англо-американской стратегии по отношению к странам восточного блока?
Ситуация в то время сложилась странная: МГБ не могло нахвалиться Кимом Филби и почти никто из наших сотрудников не отдавал должного заслугам Маклина. Его информация не представляла непосредственного интереса для руководства МГБ, которое больше беспокоилось о разведывательной деятельности на местах как таковой, нежели о политике. Я думаю, только Молотов и его сотрудники, единственные, кто практически получал информацию от Маклина, могли авторитетно определить продуктивность этих двух разведчиков.
Я лично могу сказать одно: был Филби разведчиком века или не был, он всегда останется загадкой. Я не знал его также хорошо, как Бёрджесса, Кэрнкросса или Бланта, хотя Блант тоже оказался человеком довольно скрытным.
Несмотря на мое преклонение перед Филби, несмотря на то, что я хорошо знал его работу, я никогда не испытывал к нему настоящей близости. Он не показывал мне своей истинной сути. И не только мне. Ни англичанам, ни женщинам, с которыми он жил, не удавалось приподнять прочную, как броня, завесу загадочности, которой окутал себя Ким. Это был разведчик в полном смысле слова, разведка стала делом всей его жизни, и он жил ею до последнего дня. Иногда я думаю, что Филби тайком подсмеивался над окружающими и, в особенности, над нами.
Возможно, моя сдержанность в отношении Филби, Бёрджесса и Бланта объясняется каким-то чувством неполноценности. Как только я их встретил, то сразу понял, что по интеллекту они стоят выше меня. Это были интеллектуалы в полном смысле слова, получившие превосходное воспитание в домашних условиях и образование в лучших учебных заведениях страны. По сравнению с ними я был не только молод и неопытен, но и болезненно ощущал свою ординарность. Ленинградское морское училище — неплохое учебное заведение, но оно не может сравниться с Кембриджем.
Я был молод, горд, смел и неглуп. Понимал, что для успешной работы мне лучше и не тягаться с ними, а внимательно их слушать, стараться понять и завоевать их доверие, проявляя к ним уважение. Мы были разными во всем, даже в оценке нашей преданности идеалу. Я был предан коммунистической идее, потому что этого ожидало мое начальство, этого требовала система в нашей стране и мое членство в Коммунистической партии. Такова была норма поведения в то время, хотя моя лояльность и оставалась чисто формальной. Должно было пройти много лет, а мне — состариться, прежде чем я понял, в какой тупик завело нашу страну неразумное руководство.
Кембриджская пятерка выбрала себе идеал совсем из других соображений. Их убежденность возникла из широкого анализа теории и практики. В 30-е годы, когда они были молодыми, политическая и экономическая ситуация в Великобритании оставляла желать лучшего. Нищета и безработица сосуществовали бок о бок с нарочитой роскошью. Доброта, жажда справедливости и сочувствие нуждающимся руководили всеми их поступками. Они с ужасом предвидели рост фашизма в Германии и остальной части Европы: в Италии, Франции и даже в Великобритании. Кризис капиталистической системы и недовольство трудящихся также повлияли на их убеждения. Они пришли к заключению, что надо всеми силами и средствами помогать Советскому Союзу.
Так было в начале 30-х годов. Постепенно их взгляды менялись, но отступать стало уже поздно, а предать свои идеалы они не могли.
Как правило, на работу разведчика смотрят как на аморальную, а на самого разведчика — как на беспринципную личность. В отношении кембриджской пятерки такой взгляд глубоко ошибочен. Если разведчики аморальны, то во сколько раз безнравственнее их боссы и политические лидеры, посылающие их выполнять свою тяжелую миссию в интересах государства?
Теперь я считаю, что кембриджская пятерка — это действительно выдающиеся люди. Мне до сих пор трудно осознать, что я работал с людьми такой непревзойденно высокой культуры, образования и убеждений, которые предсказывали упадок СССР в то время, когда нам казалось, что дела наши идут прекрасно. И все же они продолжали служить ДЕЛУ.
Меня иногда довольно язвительно спрашивают, как могли эти люди посвятить свои жизни безнадежному делу? Уж если руководители КГБ не смогли этого понять, то какой же невыполнимой должна была казаться эта задача кембриджской пятерке!
У англичан предвзятое мнение об этих людях. У них не укладывается в голове, как аристократы могли отказаться от богатства, амбиций, любви и предпочесть риск и опасность; как могли они цепляться за иллюзию, что все их жертвы послужат какой-то великой идее? Они не понимают, как эти люди сумели подняться чуть ли не на самую вершину иерархической лестницы в своей стране, почему их не арестовали вовремя, почему, наконец, дали возможность бежать в Советский Союз и таким образом уклониться от
