что Бэзил знает о его эскападе.
— Рад видеть, Горацио! — воскликнул он, протягивая руку. — Я забежал специально, чтобы у меня была возможность нарваться на вас. Хотел сказать спасибо за деньги, которые вы мне дали в долг.
— Лучше бы вам не говорить об этом.
— Почему же? Здесь нечего стыдиться. Меня постигла неудача, вот и все. Я верну вам деньги, вы же знаете. Не беспокойтесь.
Он живо выложил всю историю, повторив, что несчастье может обрушиться и на достойных людей, а к проблемам с законом могут привести самые безобидные поступки. Бэзил, против своей воли восхищаясь остроумным нахальством парня, слушал его в ледяном молчании.
— Не нужно оправдываться, — наконец произнес он. — Я помог вам из чистого эгоизма. Если бы не Дженни, мне было бы совершенно все равно, посадили бы вас в тюрьму или нет.
— О, это все чепуха! Они не стали бы возбуждать дело. Разве я не говорил, что у них нет оснований? Вы верите мне, правда?
— Нет, не верю.
— Что вы хотите этим сказать? — злобно спросил Джеймс.
— Мы не будем это обсуждать.
Собеседник не ответил, но метнул на Бэзила взгляд явно враждебный.
— Можете попрощаться со своими деньгами, молодой человек, — пробормотал он тихо. — От меня вы много не получите.
Он и так собирался вернуть лишь небольшую часть суммы, но теперь отказался даже от этой мысли. За шесть месяцев замужества Дженни он так и не смог преодолеть ту прохладную вежливость, с которой Бэзил с ним обращался. Он ненавидел Кента за высокомерный вид, но, нуждаясь в помощи, старался, хотя иногда ему с трудом удавалось сдерживаться, относиться к нему с родственной теплотой. Он знал, что зять с радостью ухватился бы за возможность запретить ему приходить к ним домой, и сейчас, когда остался без работы, тщательно избегал того, чтобы зятю эту возможность предоставить. Джеймс терпел оскорбления из последних сил, но успокаивал свою гордость тем, что знал: рано или поздно он отомстит.
— Что ж, всего доброго! — крикнул он с нарочитым спокойствием. — Я побежал.
Дженни наблюдала за происходящим с некой тревогой, но больше с раздражением, поскольку равнодушное презрение Бэзила к ее брату казалось ей отражением его собственных чувств к ней.
— Ты мог хотя бы говорить с ним вежливо, — сказала она, когда Джимми ушел.
— Боюсь, моя вежливость уже иссякла.
— Все-таки он мой брат.
— Об этом я сожалею всем сердцем, — ответил он.
— Не обязательно проявлять к нему такую жестокость теперь, когда он и так расстроен. Он не хуже многих других.
Бэзил повернулся к ней с горящим взглядом:
— Боже правый, неужели ты не понимаешь, что этот человек — вор! Для тебя ничего не значит, что он непорядочный? Разве ты не видишь, насколько ужасно, когда…
Он замолчал, с отвращением взмахнув рукой. Это была их первая ссора, и на лице Дженни отразилось упрямство, а бледность сменилась яростным румянцем. Но Бэзил быстро взял себя в руки. Вспомнив о болезни жены и ее горьком разочаровании в связи с потерей младенца, он сильно пожалел о своем выпаде.
— Прости меня, Дженни. Я не хотел так говорить. Мне следовало помнить, что ты любишь его.
Но когда она не ответила, а отвернулась с несколько угрюмым видом, он сел на подлокотник ее кресла и погладил ее чудесные густые локоны.
— Не сердись, дорогая. Мы не будем ссориться, правда?
Не в силах устоять перед его нежностью, она залилась слезами и страстно расцеловала руки, ласкавшие ее.
— Нет, нет, — рыдала она. — Я слишком сильно тебя люблю. Никогда не говори со мной так сердито, мне от этого ужасно больно.
Кратковременная гроза миновала, и они обсудили предстоящую поездку в Брайтон. Дженни собиралась снять жилье и заставила мужа клятвенно пообещать, что он будет приезжать каждую субботу. Фрэнк предложил свободную комнату на Харли-стрит, и во время ее отсутствия Бэзил хотел пожить у него.
— Ты не забудешь меня, Бэзил?
— Конечно, нет! Но ты должна поскорее поправиться и вернуться.
Когда она наконец уехала и Бэзил оказался гостем Фрэнка, он не смог удержаться от слабого вздоха облегчения. Было восхитительно вновь остаться в холостяцком жилище, ему нравился запах дыма, неряшливые кипы книг, отсутствие ответственности. Не было никакой необходимости делать то, что ему не хочется, и впервые со времен женитьбы он почувствовал себя совершенно комфортно. Вспоминая свои уютные комнаты в Темпле, где ощущался дух старого мира, так уместно дополнявший его нрав, он думал о долгих беседах, часах мечтаний, спокойной беззаботности, с которой он читал в то время книги. И он содрогался при мысли о тесном особняке, который стал его домом теперь, о хлопотах по хозяйству и жажде уединения. Он мечтал, чтобы его жизнь стала красивой, а она была просто убогой.
— В безбрачии есть свои прелести, — засмеялся доктор, когда увидел, как Бэзил после завтрака раскурил трубку, положил ноги на каминную полку и откинулся на спинку кресла, с удовлетворением вздохнув.
Но он пожалел о своих словах, когда увидел, как оживленное лицо друга приняло печальное выражение. Это было первым знаком того, что дела у молодой пары идут не очень хорошо.
— Кстати, — предложил Фрэнк, — не хотел бы ты сходить на прием сегодня вечером? Леди Эдвард Стрингер устраивает что-то вроде праздника, и там будет много людей, которых ты знаешь.
— Я никуда не хожу, с тех пор как женился, — нерешительно ответил Бэзил.
— Я увижу старушку сегодня. Спросить, можно ли тебя привести?
— Это было бы очень мило с твоей стороны. Господи Боже, да я был бы в безмерном восторге! — Бэзил рассмеялся. — Я не надевал фрак уже шесть месяцев.
2
Леди Эдвард Стрингер сказала, что будет счастлива увидеть Бэзила вечером, и Фрэнк, успевший подготовиться за четверть часа, с насмешливым изумлением наблюдал, с какой тщательностью одевается молодой человек. В конце концов, в последний раз осмотрев себя в зеркале, тот повернулся.
— Ты в самом деле замечательно выглядишь, — с иронией заметил доктор.
— Лучше помолчи! — Бэзил покраснел. Но все равно было очевидно, что он не разочарован своим внешним видом.
Они поужинали в весьма респектабельном клубе Фрэнка в окружении деятелей науки, имевших занимательный вид школьников среднего возраста, а потом отправились в Кенсингтон.
Бэзил ненавидел экономию, к которой был вынужден прибегать с тех пор, как женился, и символы богатства в доме леди Эдвард доставляли ему особенное удовольствие. Один напудренный лакей забрал его шляпу, другой — схватил пальто. И после тесной духоты виллы в Барнсе Бэзилу безумно нравилось расхаживать по просторным комнатам с высокими потолками, которые были великолепно меблированы в худшем из викторианских стилей. Леди Эдвард в светлом парике, перекосившемся более, чем обычно, облаченная с потрепанным великолепием и с бриллиантами на увядшей шее, равнодушно поприветствовала его как светская хозяйка и повернулась к следующему гостю. Пройдя вперед, Бэзил лицом к лицу столкнулся с миссис Мюррей.
— О, я так рад вас видеть! — воскликнул он восторженно и удивленно. — Не знал, что вы вернулись. Пойдемте присядем, и вы расскажете мне обо всем, что видели.
— Вздор! Я и слова не пророню. Сначала вы должны поделиться со мной всеми новостями. Я видела,
