и роняли перья, и каждое перо —то в тени блестящее, то — на солнце сонном,легкое, зеленое, с бархатным глазком,темною лазурью волшебно окаймленным, —падало на мрамор изогнутым цветком.Видели мы, нищие, — как с улыбкой чуднойДева Несравненная перья поднялаи венок мерцающий, синий, изумрудный,для Христа-ребенка в раздумии сплела.<7 января 1921>
Здравствуй, смерть! — и спутник крылатый,объясняя, в рай уведет,но внезапно зеленый, зубчатый,нежный лес предо мною мелькнет.И немой, в лучистой одежде,я рванусь и в чаще найдупрежний дом мой земной, и как преждедверь заплачет, когда я войду.Одуванчик тучки апрельскойв голубом окошке моем,да диван из березы карельской,да семья мотыльков под стеклом.Буду снова земным поэтом:на столе открыта тетрадь…Если Богу расскажут об этом,Он не станет меня укорять.13 сентября 1920; Кембридж
Мерцательные тикают пружинки,и осыпаются календари.Кружатся то стрекозы, то снежинки,и от зари недолго до зари.Но в темном переулке жизни милой,как в городке на берегу морском,есть некий гул; он дышит смутной силой,он ширится; он с детства мне знаком.И ночью перезвоном волн да кликомструн, дальних струн, неисчислимых струн,взволнован мрак, и в трепете великомвстаю на зов, доверчив, светел, юн…Как чувствуешь чужой души участье,я чувствую, что ночи звезд полны;а жизнь летит, горит и гаснет счастье,и от весны недолго до весны.14 августа 1921
Дорога в темноте печалится лесная,о давних путниках как будто вспоминая, —о бледном беглеце, о девушке хромой…Улыбка вечера под низкой бахромойтуманно-гладких туч алеет сквозь ольшаник…Иди себе да пой, упорный Божий странник;к тебе навстречу ночь медлительно летит;всё глуше под листвой дорога шелестит,истлевшую красу вбирая всё покорней,и всюду расползлись уродливые корни,как мысли черные чудовищной души…Лес жаден, ночь слепа, ночлег далек; спеши!Чу! Ветер или зверь? Не ведаешь… То справа,в тумане меж стволов, пустынно-величава,распустится луна, то слева, из листвы,