тропинка выбежит, — и жуткий гук совыпроснется в глубине, как всплеск на дне колодца.Порою же мелькнут над отблеском болотцасемь-восемь сосенок причудливой чредой;в луче ты различишь цветов пушок седойда ягоды глухой, дремотной голубицы.Пройдешь, заденешь ветвь — и плач незримой птицывновь скатится, замрет, и длительный двойникответит издали… Да, сказочен твой лик,да, чуден ропот твой, о хмурый, о родимый!Под тучами листвы звучат неутомимо —от внешних сумерек, до пасмурной зари —лесные голоса; поди же, разбери,что клич разбойничий, что посвист соловьиный!Все отзвуки земли слились в напев единый,и ветер мечется, и, ужаса полна,под каждой веткою свивается луна…Так ночью бредит лес — величественно-черный,и лютый, и родной… О, путник, ты, упорнойда ровной поступью, да с песнями, — иди,пока в нечаянном просвете, впереди,не развернется даль полей — еще лиловыхв тот свежий, юный час. О странствиях суровыхтогда забудешь ты. За полем вспыхнет деньна крышах; имена оврагов, деревеньчирикнуть в памяти, простые, дорогие…И это вещий путь, и это — ты, Россия!<27 ноября 1920>
Я всем вам говорю, о странники! Нежданный,глубокий благовест прольется над туманнойземлей, и, полный птиц, волнистый встанет лес.Черемухой пахнёт из влажного оврага,и ветру вешнему неведомый бродягаответит радостно: воистину воскрес!В полях, на площадях, в толпе иноплеменной,на палубе, где пыль волны неугомоннойбессонного кропит, — да, где бы ни был он, —как тот, кто средь пустой беседы вдруг приметитлюбимый лик в окне, — так встанет он и встретитсвой день, свет ласковый и свежий, свет и звон…И будет радостно и страшно возвращенье!Могилы голые найдем мы, разрушенье…Неузнаваемы дороги; всё смелагроза глумливая; пустынен край, печален…О, чудо! Средь глухих дымящихся развалин,раскрывшись, радуга пугливая легла…И строить мы начнем; и сердце будет строго,и ясен будет ум… Да, мучились мы много!Нас обнимала ночь, как плачущая мать,и зори над землей печальные лучились,и в дальних городах мы, странники, училисьотчизну чистую любить и понимать.<10 декабря 1920>; Кембридж
170. ПОЭТ
Он знал: отрада и тревогаи всё, что зримо на земле, —всё только бред и прихоть Бога,туман дыханья на стекле!Но от забвенья до забвеньяему был мир безмерно мил,и зной бессменный вдохновеньязвуковаятеля томил.На крыльях чудного недугалетя вдоль будничных дорог,дружил он с многими, но другаиметь он, огненный, не мог!И в час сладчайший, час напрасный,коснувшись бледных тайн твоих,в долине лилий сладострастнойон лишь сорвал душистый стих!
