Стихотворения

мой облик меж людьми чужими,
один мой августовский день,
моя незнаемая ими,
вотще украшенная тень.

20 августа 1927; Бинц

210. АЭРОПЛАН{*}

Как поет он, как нежданно
вспыхнул искрою стеклянной,
           вспыхнул и поет,
там, над крышами, в глубоком
небе, где блестящим боком
           облако встает.

В этот мирный день воскресный
чуден блеск его небесный,
           бархат громовой.
И у парковой решетки,
на обычном месте, кроткий
           слушает слепой:

Губы слушают и плечи —
тихий сумрак человечий,
           обращенный в слух.
Неземные реют звуки.
Рядом пес его со скуки
           щелкает на мух.

И прохожий, деньги вынув,
замер, голову закинув,
           смотрит, как скользят
крылья сизые, сквозные,
по лазури, где большие
           облака блестят.

5 июля 1926

211. КРУШЕНИЕ{*}

В поля, под сумеречным сводом,
сквозь опрокинувшийся дым
прошли вагоны полным ходом
за паровозом огневым:

багажный — запертый, зловещий,
где сундуки на сундуках,
где обезумевшие вещи,
проснувшись, бухают впотьмах —

и четырех вагонов спальных
фанерой выложенный ряд,
и окна в молниях зеркальных
чредою беглою горят.

Там штору кожаную спустит
дремота, рано подоспев,
и чутко в стукотне и хрусте
отыщет правильный напев.

И кто не спит, тот глаз не сводит
с туманных впадин потолка,
где под сквозящей лампой ходит
кисть задвижного колпака.

Такая малость — винт некрепкий,
и вдруг под самой головой
чугун бегущий, обод цепкий
соскочит с рельсы роковой.

И вот по всей ночной равнине
стучит, как сердце, телеграф,
и люди мчатся на дрезине,
во мраке факелы подняв.

Такая жалость: ночь росиста,
а тут — обломки, пламя, стон…
Недаром дочке машиниста
приснилась насыпь, страшный сон: