Эльмира Нетесова
Мгновенья вечности
Глава 1. НАЙДЕНЫШ
Яшка не спешил. Держал скорость на шестидесяти километрах и радовался, как послушно и ровно идет машина, первая в жизни, новехонькая. Он даже не мечтал, что поедет из Москвы на своем транспорте. А тут повезло как в сказке, выиграл «семерку» на «Поле чудес» совсем неожиданно. Когда сел за руль, самого себя ощупывал, уж не снится ли ему это везение? Ведь за свою зарплату на велосипед не мог скопить, а тут машина обломилась. Человек сам себе завидовал и хвалил:
— Это же надо, какой умный оказался, у майора, у капитанов и у двоих подполковников выиграл. Всех их пригласил Якубович на игру в честь Дня милиции. Никто не смог обскакать Яшку и дать столько правильных ответов. Его поздравляли все. Вон сколько призов лежит на заднем сиденье. Теперь никто на работе не назовет дураком. По всей России эту передачу люди смотрят. И начальник райотдела конечно видел. Наверное, тоже не ожидал Яшкиной победы. Ведь все годы на каждом совещании и планерке называл придурком, теперь язык поприкусит. Не решится позорить как раньше, хоть на какое-то время сдержится. Яшка свое доказал... Вот вам и захудалый участковый! — улыбается человек, представляя, как теперь радуется отец — старый криминалист райотдела. Он больше всех переживал за сына, потому что сам убедил и заставил его пойти работать в милицию. Яшка упирался как только мог. Спорил до хрипоты, до поздней ночи говорил, что у него совсем другая мечта, но отец ничего не слушая, отвечал:
— Мечтай, сколько хочешь, я не мешаю, но работать пойдешь в органы.
Мать в эти споры не лезла. Боялась перечить мужу, зная его крутой нрав. И лишь тихо, сочувственно вздыхала, ловя на себе короткие, злые взгляды супруга.
Яшка много раз хотел уйти из милиции. Ох, и не сразу пошла у него работа. Доставалось ему со всех сторон. И от своих поселковых и от начальства. Выслушивал в свой адрес такое, что выскакивал с планерок, хватался за ручку писать рапорт на увольненье. Но тут же кто-то оказывался рядом и, глянув через плечо на написанное, говорил:
— Ну, чего ерепенишься? Меня вчера матом обозвали. Уж так обосрали, что до вечера в ушах звенело. Тоже за рапорт сел. А сегодня хвалили на все лады. Такая она наша служба! Стерпись. Завтра к награде представят, а через пару дней снова раздолбаем назовут. Думаешь, что в других местах лучше? Хрен там! Вон мой братан на стройке пахал. Звезданулся с мостков, инвалидом стал. А предприятие пенсию платить отказалось, сбрехали, что бухой был. А братан ни в зуб ногой. Зато теперь на копейки дышит. Хочет в сторожа податься, если возьмут. Такая она наша правда! Так что остынь. С рапортом никогда не опоздаешь. Начальство тоже буквой зю ставят, те кто выше, вот и отрываются на нас, когда под горячую руку попадаем.
Яков откладывал ручку и, скомкав исписанный лист бумаги, выбрасывал его и выходил во двор перекурить. Там он окончательно успокаивался. А через неделю снова хватался писать рапорт. Но со временем вспышки ярости и обид проявлялись все реже. Человек научился не обращать внимание на грубость, придирки и брань. Благо, что на работу приходил ранним утром, а возвращался домой уже затемно, когда в райотделе оставались только дежурные.
Яков ведет машину по магистрали. Темно, не пропустить бы поворот. А тут еще дождь зарядил, мелкий, промозглый. В такую погоду сидеть бы в кафе с мужиками. Как устал от рутины. Забыл, когда в последний раз на рыбалке был. Оно и понятно, отпуск зимой дали. Только семейные летом отдыхают. Якову и здесь не повезло, в холостяках обретался. Жил с отцом и матерью в своем доме, в центре поселка. Их все грозили снести и переселить в новую многоэтажку. Но прошли годы, а семья все жила в стареющем доме и давно перестала верить обещаньям и угрозам.
Человек вгляделся в темноту, резко затормозил. На обочине дороги, подняв кверху обе руки, стоял ребенок. Рубашка короткая, взмокшая, штаны ниже пупка сползли, на ногах сапоги не по размеру. Яшка подошел, не без опаски оглядевшись по сторонам, но вокруг никого.
— Ты чего тут делаешь? Чей будешь? Где мамка, папка? — спросил дрожавшего от холода пацана.
— Там! — махнул рукой в обратном направлении.
— А почему ты здесь?
— Там никто не едет. Я долго стоял. Никто не взял.
— Ты сам чей будешь?
— Ничейный,— пожал плечами.
— Мамка твоя где живет?
— Там, в доме...
— Почему ты здесь?
— Меня оставили. Мамка сказала, что я совсем плохой и мешаюсь ей как хвост собачий.
— Она привезла и оставила здесь?
— С дядем Мишем. Они уехали туда! — показал рукой на дорогу.
— Чего ж не сдали в приют?
— Возили, я убежал оттуда.
— А почему?
— Там тетки колотят больно. И дети дерутся...
— Ладно. Иди в машину,— скомандовал мальчишке, тот, подняв ногу, выскочил в грязь.
Яков вытащил сапог, обул пацана и, взяв под мышку, вернулся к машине, усадил ребенка рядом, накинул на него китель:
— Чаю хочешь? Горячий!
— А хлеба дашь? Я целый день не жравши! — признался простодушно.
Яков невольно вздрогнул, достал из сумки хлеб, колбасу, бутылку газировки и, отдав мальчишке, спросил:
— Тебя как зовут?
— Степка! — ответил, едва разжав зубы.
— Куда ж мы теперь поедем? — спросил Яков.
— Не знаю,— выдавил пацан, торопливо уплетая хлеб с колбасой.
Яшка смотрел на Степку с содроганием. Тот ел, боясь уронить хоть крошку, он жадно глотал хлеб, почти не жевал колбасу:
— Да ты не спеши, ешь спокойно, чего давишься, я не отниму, не бойся,— успокаивал пацана, но тот будто не услышал. Поев, напился газировки, откинулся на сиденье и стал дремать.
— Степка, сколько лет тебе?
— Скоро пять,— повернул усталое лицо к Яшке и сказал тихо:
— Совсем старый стал, потому меня не подбирали с дороги. Малышню тут же сгребают. Я боялся, что и ты проедешь мимо, как другие...
— А много проехали? — удивился Яшка.
— Ага! Кому чужой надо? У всех свои есть,— отозвался совсем по-взрослому.
— Где же твой отец?
— Не знаю. Мамка его ругала козлом и дружилась с хахилями. Их у ней много. Ей папка не нужен.
— Она пьет?
— Ага! Когда пьяная сделается, поет, а потом меня колотит, когда дядьки уходят.
— За что?
— Чтоб при чужих жрать не просил. А если я при дядьках не попрошу, они все сами сожрут, мне и хлеба не дадут. Когда меня увидят, все дают, что есть на столе. И мамке говорят, что про меня нельзя забывать. А она когда напьется, даже себя не помнит.
