— Леди Елизавета, вам приказано вернуться ко двору.
— Это еще зачем?
— Вы должны быть рядом с королевой, когда ей придет время рожать. Это скоро, потому мы выезжаем завтра.
Елизавете бы кричать от радости, а она вдруг заупрямилась:
— Почему так спешно?
Ее тюремщик ничего не стал отвечать. Эта протестантка страшно действовала на нервы уже много месяцев. Он никак не понимал слабохарактерности королевы Марии, на ее месте Бедингфилд давным-давно отправил бы противную Елизавету вслед за ее матерью! Но королева почему-то не только отпустила опальную леди из Тауэра, но и возвращала в Лондон. Он не подозревал, что это воля не королевы, а совсем другого человека.
Но Бедингфилд все же был рад, потому что отъезд Елизаветы означал и его собственное возвращение, когда опальная красавица посмеивалась над бедолагой, то была права, он сидел вместе с ней, разве что получал вести и сам мог писать.
Давненько Елизавета не испытывала такого потрясения… Сколько она пробыла в тюрьме и ссылке? Немногим больше года, но казалось, что половину жизни! Испанцы не просто наводнили Лондон, они превратили весь двор в нечто совсем не похожее на то, что было при короле Генрихе.
Вытаращив глаза, Елизавета смотрела на нелепо разодетых мужчин. Куда девались богатые мантии с пышными рукавами, какие носил отец? Дублеты стали короче, теперь они не только не прикрывали колени, но и вообще заканчивались чуть ниже талии. Из-под них во все стороны топорщились набитые короткие штаны с торчащими из прорезей яркими тканями. Высокие воротники-рафы подпирали шеи до самых ушей. Но слишком много нашлось тех, у кого уши росли очень близко к плечам, таким приходилось старательно тянуть подбородок вверх, чтобы не быть зарытым в воротник до затылка. Смешнее всего выглядели втиснутые в тесные джеркины объемные животы любителей пива. На них трещали застежки, а сами джеркины топорщились совершенно неприглядно.
Во дворце невообразимый переполох, у Ее Величества, кажется, гораздо раньше срока начались схватки! Елизавета пыталась вспомнить свои собственные и не смогла. Но и забыть тоже не удавалось. Это ее пугало, можно ненароком выдать свою тайну. Бедингфилд страшно переживал, что Елизавета сумеет улизнуть, пока он хоть что-то пытается разузнать в дворцовом бедламе. Сначала девушка смеялась над своим мучителем, чувствуя себя чуть отомщенной, но потом поняла, что, если сэру Генри не удастся ничего толком сделать, она рискует ночевать прямо во дворе или вообще где попало.
— Сэр Генри, успокойтесь, я не собираюсь бежать. Хочу сначала посмотреть на своего племянника.
Наконец ее пристроили в отведенные покои, приставили не то служанок, не то охранниц и хотя бы до следующего утра оставили в покое. Лежа полночи без сна, Елизавета снова и снова мысленно перебирала свои последующие возможные действия. Чтобы выжить, нужно подчиниться или хотя бы сделать вид, что подчинилась. Еще раз испытывать судьбу рискованно, Тауэр недалеко. А если Мария потребует выйти замуж за какого-нибудь испанца?! Нет, она же должна считаться с желаниями сестры, не может королева вот так просто потребовать от Елизаветы переступить через свои чувства! И вдруг прекрасно поняла, что вполне может. Если посадила в Тауэр и не пожелала хотя бы выслушать, то сможет.
Что же делать? Устав от тяжелых мыслей, Елизавета решила, что думать об этом рано, кто знает, что произойдет завтра? Жизнь научила девушку так далеко не загадывать. Тем более у королевы схватки…
Но схватки закончились ничем, видимо, рожать все-таки рано. Все решили, что это к лучшему, преждевременно родившийся ребенок мог и не выжить. Марию даже поздравляли с тем, что роды не произошли, она растерянно кивала, явно чувствуя себя не слишком хорошо и уверенно.
Наряды дам хотя и изменились, но не столь сильно, здесь задавала тон сама королева, а Мария давно одевалась очень закрыто, никаких вольностей. И все же Елизавета испытала легкий шок, когда поняла, что ее рукава с богатыми отворотами теперь выглядят полной деревенщиной, а чепцы придется срочно менять! Но как раз по поводу чепцов она не расстроилась, носить большое сооружение, скрывающее роскошные волосы, ей всегда было в тягость. Зато маленькие чепчики, едва видные на расчесанных на прямой пробор волосах с пышными дугами по бокам, подходили Елизавете куда больше. Что ж, во всем есть своя прелесть, в том числе и в новой моде. Пусть у мужчин смешно топорщатся джеркины на пышных штанишках и пивных животах, ей самой очень шли и новые прически, и двойные рукава — верхние короткие с пышной сборкой, а нижние узкие без всяких отворотов, лишь с небольшими оборками у запястья. Чепчики позволяли показать роскошные волосы, а рукава — продемонстрировать красивые кисти рук — как раз то, чем Елизавета так гордилась. Талию можно утянуть, спину выпрямить, а вот пальцы длиннее или ровнее не сделаешь!
Но даже вполне подходящая новая мода не примирила ее с новым положением. Не принцесса, не узница, непонятно кто.
Елизавета попросилась на прием к королеве сама. Она решила, что не станет жаловаться ни на судьбу, ни на своего тюремщика, ни на что другое. Жалость унизительна, и младшей сестре вовсе не хотелось, чтобы старшая ее жалела, тем более Мария сама явно нуждалась в жалости. Елизавета поняла это, едва взглянув на Филиппа. Дело не в том, что супруг королевы много моложе ее и выглядел едва ли не сыном Марии. Главное — его взгляд, в котором не было никакой надежды! Он не ждал рождения наследника от этой женщины!
От младшей сестры не укрылся и другой взгляд, которым Филипп окинул ее саму, — оценивающий и даже вполне довольный. Сомнений не оставалось — если Мария не переживет роды, то ее супруг долго горевать не станет, предложив свою руку Елизавете. Это страшно испугало девушку, Мария могла простить ей попытку выскочить без спроса замуж за кого-то другого, но симпатию мужа не простит никогда. Запахло не просто Тауэром, а тем самым эшафотом, даже если его уже разобрали!
Самым большим желанием Елизаветы было уехать в Хэтфилд и больше в Лондоне не показываться. Пусть себе рожают наследников, правят, милуются или ссорятся, только без нее. Но Мария не собиралась отпускать сестру от себя. Почему? Этого не мог понять никто, сначала спрятала в самую глушь, а теперь требовала к себе каждый день. Началось хождение по жердочке над пропастью. Нельзя обидеть ни королеву, ни ее супруга, но и дать повод для сплетен тоже нельзя. Хоть бы уж Мария скорее родила! — мысленно молилась Елизавета. Тогда ей будет не до сестры, и можно уехать.
Она вышивала для будущего племянника набор одежды, потому что всегда славилась способностью к рукоделию. Рубашечка и чепчик действительно получились на загляденье. Тяжелее всего заставить себя не думать, что такие же вещицы можно было вышивать для собственного ребенка. Наконец ее набор, как и множество других, готовы… Готовы и роскошная родильная комната, и еще более богатая детская с изумительной колыбелькой… Который месяц во дворце жила кормилица с тремя младенцами, чтобы молоко было в первый же миг, как только понадобится… Все готово для будущего наследника английского и испанского престолов…
Узнав, что Елизавету вернули ко двору, я примчалась из Доннингтона, наплевав на любые запреты или разрешения!
— Кэт, как же мне тебя не хватало все эти месяцы!
Мы не виделись год, а казалось, полжизни.
— Ваше Высочество, мне кажется или вы подросли за эти месяцы?
— Правда? — Елизавета, смеясь, оглядела себя. — Нет, это просто новая мода, на мне платье королевы, свои сшить еще не успела.
— Я позабочусь, сделают быстро.
— Кэт, как ты жила все эти месяцы?
— О… когда-нибудь расскажу, Ваше Высочество. День и ночь молила Бога, чтобы вас поскорее выпустили.
— Быстрее бы уж королева родила. Как ты думаешь, она после своих родов позволит мне уехать в Хэтфилд? Я не хочу жить при дворе.
