–?Ты за подводную лодку сразу два ордена отхватил и очередное звание досрочно. Хватит с тебя, а то избалуем.
Фатееву, еще не оправившемуся от ран, дали отпуск на десять дней. Вечерами встречались с Машей. Как-то раз состоялся разговор о будущей жизни. Оба решили, что поженятся.
–?Где только жить после войны будем? — спрашивал Слава. — У меня в Сталинграде не дом, а халупа, да и та в овраг скоро сползет.
–?Можно у меня, — предлагала Маша. — Дом просторный, на берегу Суры, кругом лес, грибы, ягоды. На той стороне заливные луга и озера. Рыбалка знаешь какая? Сомы по два пуда попадаются, карась на удочку как сумасшедший клюет.
–?Примут твои? — слегка ломался Славка. — У меня за душой, кроме штанов да ботинок, ничего нет.
–?Лишь бы дожить. Войне конца-края не видно. Хорошо бы тебе на старшинскую должность перейти. Николай Слобода, твой дружок, небось поможет. Ты ведь три раза уже ранен, заслужил спокойную должность. И по характеру шустрый, справишься.
–?Никто меня в старшины не переведет. В разведке опытных ребят раз-два и обчелся. Кто остался? — И перечислял, загибая пальцы: — Антоха Парфенов, Усман Салиев да я. Пашу Юркевича и Андрюху Ступникова взяли, ребята хваткие, но когда еще из них разведчики получатся.
–?Да наплевать мне на твою разведку, — вскипала Маша. — Я, может, беременная хожу, а ребенку отец нужен.
–?Правда, что ли?
–?Пока не знаю. Но долго ли забеременеть? Почти каждый день встречаемся, а ты просто так гулять не хочешь.
–?Да и тебе это дело по вкусу.
–?Пока молодая, по вкусу. Только мне ведь уже двадцать два, пора о будущей жизни думать. Мои ровесницы в селе еще до войны родили, а кто второго или третьего ребенка завел.
Только со Славой Маша становилась сама собой. Узнал не слишком простую ее жизнь. В семье было трое детей, все девки. Одна совсем чахлая, в девять лет умерла. У старшей сердце больное, толстая, одышкой мучается, хотя от работы не бежит. Но замуж ей не выйти, для здоровых девок парней не хватает, а больная кому нужна.
Году в тридцать пятом отец уехал на заработки в Пензу, там и прижился. Изредка присылал то пятьдесят, то сто рублей, и ни слова, вернется или нет. Потом и деньги перестал высылать.
Через пару лет мать вышла замуж снова. Родились двое мальчишек, опять вроде жизнь налаживаться стала. В сорок первом на второй день войны забрали отчима, а зимой пришла бумага, что он пропал без вести.
–?У меня такая же история с отцом, — сказал Слава. — Только я его сильно не жду. Пьяница, бездельник и мать поколачивал.
–?У меня отчим хороший был. К нам с сестрой как к родным относился.
–?Маша, чего тебя в армию понесло?
–?Ты, Славка, городской парень, деревенской жизни не видел. Знаешь, чем я занималась? На поле с утра до ночи гнешься, зимой навоз гребешь да мешки с зерном на горбу таскаешь. А голодуха какая была. Осенью в сорок первом весь хлеб на нужды фронта выгребли. Что успели спрятать, с лебедой мешали, ну, картошка еще спасала. Ко мне наш председатель, лысый боров, привязывался. В теплой конторе будешь сидеть, в чулочках да в кофте нарядной. А сам весь потный, сопит, как хряк. Вот и пошла в военкомат. Здесь себя хоть человеком почувствовала, хотя все начальство ко мне привязывалось, проходу не давало. Даже Юшин, хрен старый.
–?Теперь никто не привяжется, — обнимал ее за плечи Славка. — Башку в момент сорву.
Кто Фатеева не знал, мог и ухмыльнуться над малорослым помкомвзвода, обещавшим сорвать кому-то башку. Но орден, две медали и три нашивки за ранения говорили, что он не простой парень.
Война людей меняет. Скажи кто-нибудь года полтора назад, что с легкостью научится он убивать — никогда бы не поверил. А ведь душ двадцать пять германских на счету, если не больше. В последнем бою на Туломе часового на нож взял, тот и не пикнул. Двоих пулеметчиков в упор расстрелял и поджег из захваченного пулемета тяжелый «Юнкерс». За что и медаль получил, хотя рассчитывал на орден.
Иногда всплывали в памяти лица убитых им немцев. Как хрипели перед смертью часовые, которых снимал (проще говоря, резал) Славка во время разведки. Как с ужасом смотрели на него в последние свои секунды оба обреченных пулеметчика на авиабазе, которым было не больше девятнадцати лет.
Ко всему привыкаешь. И к смерти тоже. Но, обнимая подругу, верил, что рано или поздно все кончится. Переживут они чертову войну и уедут жить в дом над рекой Сурой в верховьях Волги.
В это же время озабоченный Юшин возвратился к себе в штаб и приказал вызвать командиров батальонов и отдельных рот. Короткая передышка кончилась, предстояла десантная операция. Соблюдая режим секретности, командир бригады ни слова не сказал о месте, где предстоят боевые действия. Но в воздухе уже висело знакомое всем слово. Остров Кайданова.
Остров был невелик, скалист и мрачен, как окружающее его море в ненастные дни. Когда ветер утихал, исчезали облака и появлялось солнце, море отражало голубое небо, делаясь обманчиво ласковым. В такие дни не верилось, что рядом семидесятая параллель, а за горизонтом, не так далеко отсюда, начинаются полярные льды. Свое название этот неласковый клочок земли (точнее, нагромождение скал) получил в честь одного из полярных капитанов, открывавшего в XVIII веке северные земли.
Западная оконечность острова поднималась неровными утесами, о которые день и ночь бились волны мощного течения, берущего начало где-то далеко на юге. К востоку остров понижался, напоминая припавшего к земле ежа. Спина топорщилась колючими верхушками северных елей и гребнями скал. Посреди острова возвышался давно потухший вулкан.
Неуютное место. Ни удобной гавани, ни пологой отмели, куда можно вытащить поврежденное судно. Укрываясь от штормов, небольшие корабли с риском втискивались среди скал, обдирая борта о шершавый камень. Ну а если отказал двигатель, то втыкайся носом в откос, где на узкой галечной отмели лежат огромные валуны.
Бросай все якоря, и, если цепи крепкие, а шторм не зашкаливает за шесть-семь баллов, может, и выдержит поврежденная посудина непогоду. Ну а если море разыграется в полную силу, то сплющит, затопит невезучее судно, а обломки прибой неустанно будет добивать о скалы. Дерево превратится в крошево, а металл скрутит и сомнет, зарывая разорванные куски в грунт.
Весной 1942 года, когда пошли караваны из Англии, доставляя в Мурманск и Архангельск нужные военные грузы, остров стал важным объектом.
Не сказать, что он стоял на главном пути, скорее, на дальней обочине, но служил хорошим местом для наблюдения, а при случае и маяком. Здесь могли отстояться сутки-двое поврежденная подводная лодка или небольшой корабль. Видя спасение, гребли к острову на шлюпках или плотах моряки с потопленных кораблей. Выпрыгивали в воду, карабкались по откосам, хватаясь за уступы скал.
–?Ура, берег! Будем жить!
Будут или нет, это еще вопрос. Если одновременно сталкивались и наши, и немцы, то разгорались схватки не на жизнь, а на смерть. Оружия большинство моряков с потопленных судов захватить не успевали: пара-тройка пистолетов на шлюпку, изредка карабин или автомат с малым запасом патронов.
Когда расстреливали обоймы, в ход шли аварийные багры, топорики или просто хватали камни и обрушивали их на противника. Бой, который начинался на море, продолжался на острове. Тела мертвых клевали хищные птицы, а победители пытались выжить на неуютных холодных берегах.
Крупную базу построить здесь было невозможно из-за рельефа местности, да и смысла нет — слишком отдаленный клочок земли. А вот наблюдательный пункт, учитывая высоту вулкана шестьсот метров, получался перспективный. С него отлично просматривались окраины караванного пути, эскадрильи бомберов, описывающие хитрый круг для внезапного удара, или корабли, крадущиеся к цели по задворкам морских путей.
Первую военную зиму на Кайданове было тихо, вопрос о поставках грузов по ленд-лизу только решался. Весной сорок второго, когда потянулись караваны и оживились морские пути, сюда кинулись и
