— Но что же делать?!
— Месье Фернан, что лучше всего способствует сближению двух, казалось бы, совершенно несовместимых людей?
— Э-э-э… ну-у-у… — месье Фернан морщит лоб, но явно не может найти ответ на этот вопрос.
— Общая беда и общее дело! — торжественно возвещает горничная, подняв указательный палец левой руки, словно святая Анна на рисунке Леонардо да Винчи. — А если еще и объединить беду и дело, то успех будет гарантирован!
— Но я не хочу, чтобы нас с мадмуазель Дюбуа объединяла беда! — капризно мямлит месье Фернан.
— А это будет не настоящая беда! Но знать об этом будете только вы! Ну, и еще мы с Амалией…
— А что же это будет за беда? И какое общее дело? — вновь обретая форму, интересуется месье Фернан.
— Я думаю, надо сделать так…
Тут мадмуазель Мари Лебрен и месье Фернан переходят на шепот, и разобрать, о чем они говорят, делается решительно невозможно.
Глава 10. … дней до Рождества
Как уже говорилось ранее, единственным связующим звеном между постоялицей комнаты № 18 мадам Симоно и внешним миром является коридорный Гийом.
Такая нагрузка к основным обязанностям Гийома нисколько не обременяет и даже, наоборот, радует. Ведь мадам Симоно выходит на связь с внешним миром (в лице мадмуазель Дюбуа или мадмуазель Левуазье, в критических случаях — с месье Фернаном) только тогда, когда ее что-то не устраивает. А передавать начальству чужие претензии — это вовсе не то же самое, что выслушивать претензии в свой собственный адрес. Гийому особенно отрадно, когда приступы недовольства мадам Симоно совпадают со временем дежурства мадмуазель Дюбуа. Однажды мадам Дюбуа обвинила коридорного в сексуальных домогательствах и подала на него иск в Международный суд по правам человека — и только за то, что Гийом деликатным шепотом сообщил администраторше, что ее костюм сзади чуть пониже спины запачкался штукатуркой. Поэтому, сообщая мадмуазель Дюбуа о недовольствах и претензиях мадам Симоно, Гийом всякий раз чувствует тихую радость отмщения.
Вот и сейчас, облокотившись о стойку администратора, Гийом с плохо скрываемой радостью сообщает мадмуазель Дюбуа о том, что мадам Симоно снова недовольна.
— Чем же на сей раз? — с кислым видом интересуется мадмуазель Дюбуа.
— Мадам Симоно недовольна тем, что телевизор в ее комнате не работает! — бодро рапортует коридорный.
— Он работает, — металлическим голосом отвечает мадмуазель Дюбуа. — Просто программы не настроены!
— Это одно и то же! — отмахивается Гийом. — Раз программы не настроены, их невозможно смотреть!
— Но она же всё равно никогда не смотрит телевизор! — теряя терпение, повышает голос мадмуазель Дюбуа.
— Мадам Симоно, — с ангельским видом продолжает Гийом, — желает, чтобы все приборы в ее комнате были исправны. Ведь никогда не знаешь, что может случиться!
— Да? — ехидно спрашивает мадмуазель Дюбуа. — Что, например? На нас сойдет снежная лавина, и мадам Симоно не узнает об этом, если не включит телевизор? Или месье Ружа излечат, наконец, от меланхолии, и мадам Симоно пропустит международный репортаж об этом экстраординарном событии?
Мадам Дюбуа целиком отдалась сочинению воображаемых ситуаций и не видит, что из своего кабинета неслышно выплыл месье Фернан с котом Бомарше на руках. Зато Гийом все прекрасно видит, а потому, напустив на себя вид монашки, оскорбленной выходками невоспитанного ребенка, говорит:
— Мадмуазель Дюбуа, мне кажется, что требования мадам Симоно вполне обоснованы! Мы должны думать о престиже нашего отеля! И потом — может, мадам Симоно и странновата, но это не повод осмеивать ее! Она наша старейшая постоялица! Подумайте об этом!
Мадмуазель Дюбуа смотрит на Гийома, как на загнанного в угол таракана, и уже открывает рот, чтобы припечатать его тапком — в смысле, словом, как вдруг слышит за спиной голос управляющего:
— И правда, мадмуазель Дюбуа, не забывайте о престиже отеля! Я уже не первый год знаю вас, как надежного работника, и мне было бы очень горько разочароваться в вас! Очень надеюсь, что к жалобам нашей старейшей постоялицы мадам Симоно вы прислушаетесь — и впредь будете прислушиваться! — со всем возможным вниманием!
С этими словами месье Фернан опускает на пол Бомарше (коту позволяется свободно гулять в холе отеля и вообще во всех помещениях, в каких ему только заблагорассудится) и скрывается в своем кабинете.
Мадмуазель Дюбуа с улыбкой экзекутора поворачивается к Гийому, но коридорного уже и след простыл. На том месте, где только что стоял гнусный предатель, теперь сидит Бомарше и вылизывает левую лапу.
— Брысь, гнида! — адресуется к коту мадмуазель Дюбуа.
— Котика гоните? — медовым голосом спрашивает непонятно откуда взявшаяся Амалия Лебрен.
— Чтоб вас всех лавиной завалило! — шипит мадмуазель Дюбуа и в сердцах ломает карандаш для заполнения регистрационной книги.
Глава 11. … дней до Рождества
— Так что, месье Бриш, еще раз приношу вам свои извинения! — говорит мадам Руж. Это уже давно отлаженный ритуал: на следующий день после очередного выступления месье Ружа его супруга совершает обход всех заведений, где супруг «отметился» накануне.
— Ой, ну что вы, мадам Руж! Какие извинения! — машет руками месье Бриш и с трудом сдерживается, чтобы не добавить: «Для всех нас это такое развлечение!»
— Весь Шампери, все мы — так вам сочувствуем! — присоединяется к разговору мадам Жюстен, только что купившая фирменный кекс месье Бриша. Всем своим видом она пытается выражать сочувствие, но не очень успешно — впечатление портит блеск в глазах, достойный зрителя корриды.
— Да, это мой крест, — дежурно вздыхает мадам Руж. — Но я не теряю надежды! Думаю, я уже близка к изобретению, которое совершит переворот в лечении меланхолии!
— Ну, удачи вам! — молвит мадам Жюстен и в обнимку с кексом удаляется.
Оставшись наедине с мадам Руж, месье Бриш принимает заговорщицкий вид, наваливается на прилавок и шепчет:
— Мадам, а знаете ли вы, что верное средство от меланхолии уже давным-давно изобретено?
Мадам Руж, собравшаяся было уходить, коршуном бросается назад к прилавку.
— Уже изобретено?! Не может быть! И что же это за средство, месье Бриш? Говорите скорее!
