— Так же, как я, дорогая Гаша,— улыбнулся русский. — Они перемещаются вверх и вниз в поисках подходящего по направлению воздушного течения. Держи фонарь, Дэнни. Я должен наблюдать за действиями специалистов, учиться.
Шаристы были совсем близко. Яркий свет фонаря позволял рассмотреть их окраску, которая отличалась большим разнообразием. Цветные полосы, разводы, сложный рисунок — совсем как камуфляжная окраска военных объектов в эпоху мировых войн.
— Изумительно,— проговорил Дэнни.— Но зачем им столько цветов, если они не могут видеть их?
— Это ты так считаешь,— сказал Капелюшников.— Но ты же не знаешь природу их зрения. Может, для них этот свет такой же, как для тебя свет солнца. О! Прекрасный выстрел, Моррисей!
Дэйлхауз от неожиданности подпрыгнул на метр, когда сзади него раздался выстрел единственного в лагере пистолета. Один из шаристов по крутой спирали полетел вниз.
— Я поймаю! — крикнул Капелюшников и бросился, чтобы не допустить удара о землю при падении шариста.
— Зачем ты сделал это, черт побери? — крикнул Дэнни. Биолог удивленно повернулся к нему:
— Мне нужны образцы фауны.
Харриет зло рассмеялась.
— Стыдись, Моррисей. Ты даже не спросил разрешения Дэнни на отстрел его друзей.
— Не смейся, Харриет. У меня трудная работа. Как я мог бы раздобыть образец воздушного существа, если бы не выстрелил?
— О, конечно, Дэйлхауз, тебе не кажется, что они заметались в ужасе? — она показала на разметавшуюся в небе стаю. Вернулся Капелюшников, неся на плече пластиковый мешок.
— Чуть не подрался с одним из ваших друзей кринпитов. Огромный, безобразный. Не знаю, кто победил бы из нас, если бы он захотел оспаривать добычу.
— Но в окрестностях нет кринпитов,— сказала Харриет.
— Сейчас есть, Гаша. Но не думай об этом. Лучше посмотри, какого красавца я принес.
Шарист был жив. Более того, он даже не был ранен. По крайней мере, крови не было видно. Пуля попала и продырявила только газовый пузырь. Маленькое личико все время гримасничало, как будто его мучил нервный тик. Его большие глаза смотрели на них. Он издавал еле слышные вздохи.
— Ужасно,—сказала Харриет, отступая.— Почему он не кричит?
— Если бы я знал ответ, — сказал Моррисей, — мне не нужно было бы собирать коллекцию образцов местной фауны.— Он опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть пленника.— Могу предположить, что моя пуля вышибла из него дух. Видимо, он пользуется водородом для движения голосовых связок.— Он покачал головой и посмотрел вверх.
— Может быть нужно подстрелить еще несколько?
— Нет!
— Боже, Дэйлхауз! Харриет права относительно тебя. Ну, хорошо. Посмотрим хотя бы повнимательнее. Дай мне фонарь.
Капелюшников протянул ему и фонарь и батареи. Моррисей долго ковырялся, пока смог зажечь фонарь.
— Направляй свет на них, Моррисей!
Биолог направил луч на край стаи. Все большее и большее число устремлялись к лучу, и вскоре все они сбились в плотный клубок.
Когда погас огонь, стая стала действовать, как единый организм. Они образовали эллипсовидный клубок вокруг луча. Песни их достигли крещендо, и они непрерывно меняли конфигурацию клубка. Те, что были поменьше и менее яркие, оказывались внизу, а самые большие и яркие переместились наверх. Дэйлхауз смотрел на это в изумлении и даже не заметил, что лицо его стало влажным. Он пришел в себя, только услышав удивленный крик Капелюшникова:
— Дождь!
Но это был не дождь. Жидкость была сладкой и немного липкой на губах. Она пробуждала что-то дикое, первобытное.
— Только не глотать! — закричал Моррисей в панике, но многие из них уже облизали губы. Теперь уже ничего не поделаешь, подумал Дэнни. Если жидкость ядовита, все они погибли и так.
— Идиоты! — закричала Харриет, вскакивая на ноги. Она никогда не была привлекательной, но сейчас совсем напоминала ведьму: узкое лицо искажено гримасой, неровные зубы оскалены
— Нужно смыть это! Тащите воду, Дэнни и Капелюшников.
— Да, Гаша, — томно сказал пилот.
— Быстрее! — крикнула она.
— О, конечно,— он прошел несколько шагов, затем остановился и кокетливо посмотрел через плечо. — Алюша, дорогая. Ты не поможешь мне принести воды?
Навигатор хихикнула. Она что-то ответила по-русски. Эти слова заставили покраснеть Харриет и ухмыльнуться Капелюшникова.
— Разве вы не понимаете, идиоты, что это опасно? — кричал Харриет, стиснув руку Дэйлхауза. — Дэнни, ты всегда был мне более приятен, чем остальные. Принеси мне воды.
Он повернулся к ней и прошептал:
— О, да, дорогая, мы пойдем за водой вместе.
— Дэнни! — выдохнула она. Она уже больше не сердилась. Теперь она улыбалась, позволяя увлечь себя к озеру.
Он снова пробежал языком по губам. Что бы это ни было, чем больше он пробовал, тем больше хотелось лизать эту жидкость, не сладкую, не терпкую, не похожую ни на какой фруктовый цветочный сок. Это было нечто, чего он не пробовал никогда. Он увидел, как Харриет тоже скользнула языком по губам, и у него возникло странное желание вкусить эту жидкость с ее губ. Яростное желание вспыхнуло в нем, и он грубо обхватил Харриет за талию и притянул к себе.
Они страстно целовали друг друга, а их руки, помимо их разума, ожесточенно срывали одежду.
Им даже не пришло в голову спрятаться. И они не думали о том, что вокруг них все члены экспедиции, как охваченные внезапным безумием, совокуплялись друг с другом. А над ними с пением кружили жители и сыпали на них туман сладостной жидкости.
Глава 7
Ана Димитрова сидела за столом возле окна в греческой чайной в Глазго и писала свое ежедневное письмо Ахмеду. Она совсем не посылала их. Это было бы слишком экстравагантно. Но каждую неделю в воскресенье она раскладывала их на столе и копировала лучшие места, чтобы занести их на микрофон. Сейчас она сидела в лучах северного солнца, положив левый локоть на стол рядом с чашкой крепкого остывающего чая, положив голову на руку и забыв об уличном шуме, о пролетающих мимо по дороге желто-зеленых автомобилях, и писала:
'Кажется, прошла вечность с тех пор, как я поцеловала твои ресницы и попрощалась с тобой. Мне так же не хватает тебя, милый Ахмед! Здесь ужасно. Ужасно и чуждо. Здесь пахнет нефтью, выхлопными газами. Жуткие запахи. Пусть. Еще пять-десять лет, и в их Северном море нефть кончится, и тогда мы посмотрим.
У меня жуткие головные боли. Я думаю, это от их языка. Очень мучительно говорить на их языке. Но все будет хорошо, дорогой Ахмед. Головные боли пройдут. Боли в сердце гораздо мучительнее и они пройдут не скоро...'
— Еще чаю, мисс?
Английские слова резанули ухо Нан. Она моргнула и подняла голову:
— Благодарю, нет.
— Скоро мы подадим ленч, мисс. Сегодня очень вкусный сульваки.
